– Прошу вас, сэр, оказать любезность и подробно объяснить, что я должна сделать для мистера Беллингема. Каждое ваше указание будет исполнено в точности. Вы говорили о пиявках… Я могу их поставить и проследить за процессом. Перечислите все необходимые меры, сэр.
Руфь говорила спокойно и серьезно, а ее манера поведения убедительно доказывала, что она обладает желанием и намерением противостоять болезни. Мистер Джонс заговорил с почтением, которого не проявил наверху, хотя и принял ее за сестру пациента. Руфь внимательно выслушала и даже повторила некоторые предписания, чтобы убедиться, что все правильно поняла, а потом молча поклонилась и ушла.
– Странная особа, – заключил мистер Джонс. – И все же слишком уж молода, чтобы ухаживать за столь тяжелым больным. Не знаете ли, миссис Морган, где живут его родственники?
– Да, к счастью, кое-что знаю. В прошлом году по Уэльсу путешествовала матушка мистера Беллингема – крайне самоуверенная и надменная леди. Останавливалась у меня, и, смею заверить, все здесь ее не устраивало в полной мере. Да, требования были невероятно высоки. После нее остались книги и даже кое-какая одежда, так как горничная понимала о себе не меньше, чем госпожа, и предпочитала службе романтические прогулки в обществе одного из наших слуг. Впоследствии мы получили несколько писем, и я заперла их в том ящике, где храню все подобное.
– В таком случае рекомендую немедленно написать леди и сообщить о состоянии сына.
– Было бы куда лучше, мистер Джонс, если бы вы сами написали. Дело в том, что мне непросто даже говорить по-английски, не то что писать.
Итак, послание было начертано самым профессиональным образом. Чтобы сэкономить время, мистер Джонс сам отвез его на почту в Лланглас.
Глава 7
Кризис
Руфь перестала думать о прошлом и будущем – обо всем, что могло отвлечь от непосредственных обязанностей. Отсутствие опыта восполнялось любовью. Больше она ни разу не вышла из комнаты, но заставила себя есть, так как самоотверженный уход за больным требовал сил, и сдерживать слезы, понимая, что нельзя предаваться слабости. Она наблюдала, ждала и молилась – молилась, совершенно забыв о себе, с сознанием всемогущества Господа и надеждой на то, что милость Божия спасет любимого.
Дни и ночи – летние ночи – слились в бесконечном бодрствовании. В темной безмолвной комнате ощущение времени пропало. И вот однажды утром миссис Морган вызвала ее в залитую светом галерею, куда выходили двери спален.
– Она приехала, – возбужденно прошептала хозяйка, совсем забыв, что Руфь понятия не имела, что доктор вызвал миссис Беллингем.
– Кто приехал? – в недоумении переспросила девушка, почему-то подумав об ужасной миссис Мейсон.
Ей сообщили о прибытии матушки ее любимого, о которой он отзывался как об особе, с чьим авторитетным мнением следовало безоговорочно считаться, и Руфь охватил настоящий ужас.
– Что же мне теперь делать? Она ведь рассердится? – наивно, по-детски полагаясь на миссис Морган, как на посредника между ней и грозной особой, спросила бедняжка.
Миссис Морган и сама пребывала в растерянности, не представляя, как истинная леди отнесется к присутствию рядом с сыном столь сомнительной компаньонки. Она была готова поддержать девушку в стремлении избежать встречи с миссис Беллингем – стремлении, возникшем не из-за сознания собственного неправильного поведения, а в результате того, что она знала о ее строгости и высокомерии.
Миссис Беллингем явилась в комнату сына так, словно понятия не имела о присутствии там несчастного создания, а Руфь тем временем незаметно прошмыгнула в свободную спальню. Здесь, в полном одиночестве, она не справилась собой: самообладание покинуло ее, уступив место бурным рыданиям. Утомленная долгими бессонными ночами, опустошенная слезами, она прилегла на кровать и мгновенно уснула. Проспав целый день, никем не замеченная и не потревоженная, Руфь открыла глаза лишь поздним вечером с чувством вины, все еще не освободившись от ответственности. Быстро сгущались сумерки. Она дождалась, пока стемнеет, и спустилась к миссис Морган, робко постучав.
– Простите, пожалуйста, можно войти?
Дженни Морган разбиралась в иероглифах, которые называла бухгалтерией, поэтому ответила весьма резко, однако войти позволила, что Руфь сочла огромной милостью.
– Скажите, пожалуйста, как он? Могу ли я его проведать?
– Ни в коем случае. Вход строжайше запрещен даже горничной, которая постоянно наводила порядок в комнате. Миссис Беллингем привезла с собой собственную горничную, семейную сиделку и личного лакея сына – целое племя слуг – и бесконечное количество багажа. Скоро прибудет водяной матрас, а завтра приедет доктор из Лондона. Обычная перина и наш мистер Джонс ей не подходят. И уж конечно, она не впустит никого из нас, так что тебе путь туда закрыт раз и навсегда.