– Как он? – с тяжелым вздохом опять спросила Руфь.
– Откуда мне знать, если я его не видела? Мистер Джонс сказал, что сегодня вечером должен произойти кризис, но я не верю. Мистер Беллингем болеет четвертый день, а разве кто-нибудь слышал, чтобы кризисы происходили по четным дням? Нет, всегда в третий, пятый, седьмой и так далее. Так и у нас: кризис случится завтра вечером, гордый лондонский доктор припишет успех себе, а добрый, честный мистер Джонс останется не у дел. Впрочем, лично я считаю, что изменений к лучшему ждать не стоит: Гелерт попусту не воет. Боже мой! Что с тобой, девочка? Никак собираешься упасть в обморок прямо здесь?
Громкий оклик вывел Руфь из бессознательного состояния, охватившего ее при последних словах хозяйки. Не в силах произнести хотя бы слово, она почти упала на стул. Бледность и слабость тронули сердце миссис Морган.
– Должно быть, ты даже чай не пила. Да, наши служанки так беспечны!
Она энергично зазвонила в колокольчик, а для надежности подошла к двери и на валлийском языке призвала к порядку Нест, Гвен и еще трех-четырех простых добрых, но нерадивых горничных.
Они тотчас принесли чай – очень хороший по понятиям этого не изысканного, но гостеприимного дома. Вместе с чаем подали еще и еду – слишком много, так что аппетит, который она должна была разжечь, наоборот, пропал, но добродушие розовощекой служанки и заботливое возмущение миссис Морган, когда та обнаружила нетронутым намазанный маслом тост (хотя сама Руфь предпочла бы хлеб без масла), поддержали больше, чем сам чай. В душе родилась надежда, а вместе с ней возникло ожидание утра, когда могла появиться уверенность. Напрасно хозяйка заверила Руфь, что та комната, где она провела день, остается в ее полном распоряжении. Ни словом не возразив, она твердо решила вообще не ложиться спать, ведь этой ночью жизнь любимого балансировала на трагической грани. Она дождалась в своей спальне, пока все в доме стихнет, и тогда услышала звуки, доносившиеся из запретной комнаты: торопливые шаги и властные, хоть и произнесенные шепотом команды принести бесчисленные вещи. Затем воцарилась тишина. Решив, что все, кроме сиделки, спят крепким сном, Руфь неслышно выбралась в галерею.
Противоположную толстую каменную стену прорезали два глубоких окна, а на подоконниках в огромных горшках тянулись к свету разросшиеся неухоженные герани. Окно напротив двери мистера Беллингема оказалось открытым, и с улицы мягкими волнами проникал теплый, напоенный ароматами воздух. Летом темнота не сгущалась даже глубокой ночью, свет лишь мерк, лишая окружающие предметы привычной окраски, но оставляя неизменной форму. Из окна на противоположную стену падал мягкий серый свет, а растения отбрасывали чуть размытые тени – более изящные, чем в реальности. Руфь присела у стены возле двери, где царила тьма. Все ее существо обратилось в слух. Стояла полная тишина, только сердце билось гулко, тяжело и ровно, словно молот. Хотелось остановить этот бесконечный назойливый звук. Вот из комнаты больного донесся шелест шелкового платья, и все чувства сосредоточились на единственном на земле человеке. Должно быть, легкий шум был вызван сменой позы сиделки, потому что снова наступила полная тишина. Мягкий ветер со стоном сник среди холмов, затерялся вдали и больше не прилетел, но сердце продолжало громко, настойчиво биться. Тихо, словно привидение, поднявшись, Руфь перешла к открытому окну, чтобы отвлечься от навязчивого звука. Под безмятежным небом, прикрытые скорее легким туманом, чем облаками, проступали темные очертания гор; деревня приютилась среди вершин, словно в гнезде. Подобно вечным гигантам, горы замерли в торжественном ожидании конца земли и времени. Темные округлые тени напоминали о той низине, где еще недавно в ярком солнечном свете и в радости она гуляла с любимым. Тогда казалось, что все на свете существует в вечном сиянии и счастье. Верилось, что ни несчастье, ни зло не осмелятся проникнуть в надежно охраняемый величественными горами зачарованный край. И вот теперь стало ясно, что беда не знает барьеров – подобно молнии, она обрушивается с небес на дом в горах и на мансарду в городе, на дворец и на хижину.
Рядом с постоялым двором имелся сад, днем радовавший яркими красками, ведь в этой благодатной земле без особого ухода щедро цвело все, что когда-то было посажено. Даже сейчас, в сером полумраке, мерцали белые розы, а красные скромно прятались в тени. Между низкой линией сада и холмами возлежали зеленые луга.