Его последние слова носили несколько зловещий оттенок, но женщины уловить его не могли. Ребёночек стал постепенно появляться на свет. Теперь должным образом.
Когда роды наконец-то закончились, снаружи и в доме стало темнеть. Солнце явно клонилось к закату. Что ж, первый ребёнок всегда выходит долго и тяжело. Настоящее испытание, как для матери, так и для её помощников в деле появления новой жизни.
Разрезав пуповину, Рифат приказал Нилуфар отдать ему новорождённого:
— Его надо омыть, а из Ноорулайн вытащить остаток пуповины и послед, — увидев неодобрение на лице вдовы, Рифат решил, что та не понимает, о чём идёт речь. — Послед будет похож на тонкий кожаный мешочек, набитый кровавым месивом, вряд ли ты его с чем-то спутаешь.
По-прежнему видя на лице вдовы явное недоверие и нежелание отдавать ребёнка, Рифат демонстративно вздохнул:
— Если оставить послед в теле Ноорулайн, то с высокой вероятностью она вскоре умрё…
— Я знаю, что такое послед! — огрызнулась держащая младенца вдова. — После родов мы закапываем его в землю. Так, между частью ребёнка и почвой устанавливается духовная связь.
Рифат не стал говорить женщине, что это всего лишь дремучее суеверие. Всё, что ему сейчас было нужно — это забрать себе мальчика. Тот, словно каким-то образом почувствовав, что разговор на самом деле идёт о его жизни и смерти, притих.
— Думаешь, я не смог бы отобрать его у тебя силой, если бы захотел? — вновь наигранно удивился Рифат.
Нилуфар покачала головой. В отличие от него, вдова совершенно точно не притворялась:
— Я думаю, что могу убить его прямо сейчас, чтобы он не попал в лапы демонам!
Именно этого Рифат и боялся. Хотя и продолжал делать вид, что дело не в этом.
— Тогда ради чего было сейчас столько мучиться? Надо было наложить на себя руки раньше, а не рожать.
Он благоразумно не стал уточнять, что в самом начале пленения такие попытки были, но их пресекли.
— Потому что, потому… — не смогла подобрать Нилуфар разумного объяснения, но ей этого и не требовалась. Как и новорождённый ребёнок, она внутренне ощущала угрозу, пускай и не могла рационально её описать.
Немного оправившаяся после родовых схваток Ноорулайн застонала, пытаясь выдавить из себя остатки последа. Вдова посмотрела на дочь, а потом уставилась Рифату прямо в глаза:
— Поклянись, что с ним всё будет в порядке! — потребовала она от мужчины. — Поклянись, или уже клянусь я, что разобью его голову об… об…
Женщина стала оглядываться, ища подходящий предмет. Вот только Рифат с Буером предусмотрительно все угловатые предметы из помещения вынесли, а пол устелили соломой.
— Нет нужды в глупых угрозах, — постарался как можно спокойнее произнести Рифат, доверчиво пододвинувшись поближе к вдове. — Клянусь своей душой, что я не причиню вред ребёнку!
Видя, что подозрительность ещё не до конца сошла с лица женщины, он добавил:
— И не допущу того, чтобы вред ему причинили другие. Буер и одержимые не дотронутся до него даже пальцем! — для пущей убедительности он, немного подумав, добавил: — По крайней мере, пока он немного не подрастёт. Охранять его всю жизнь я не стану, тут уж ничего не поделаешь.
Из глаз несчастной женщины брызнули слёзы. Её хотелось верить Рифату, очень хотелось! Хотелось сохранить дитю жизнь.
Поняв, что настал подходящий момент, Рифат осторожно протянул руки к ребёнку, принимая крохотное, почти невесомое тельце.
Взглянул на сморщенное красное личико и ласково улыбнулся:
— Ну что? Давай смоем с тебя эту слизь, ладно?
Как только Нилуфар выпустила ребёнка из рук, Рифат резко поднялся. От улыбки на его давно огрубевшем лице не осталось даже следа. Младенец сразу заплакал.
— К-к-ку… куда?! — поняв, что Рифат направляется к выходу из дома, попыталась схватить его за ноги Нилуфар, но было уже слишком поздно.
Рифат легко вырвал свою ступню из слабенькой хватки беременной женщины и распахнул двери, ведущие в сени.
— Ты поклялся… — прохрипела ему вслед Нилуфар.
Он ничего не ответил.
Да, Рифат поклялся своей душой, но ведь та всё равно была безнадёжно проклята.
Чего же ещё он может в таком случае потерять?
Выйдя из дома, он сразу передал визжащего малыша в руки Буера.
После чего взял свой раздвоенный меч и отправился в горы.
Он не хотел быть участником или свидетелем ритуала.
Пускай он и проклят, но частичка человечности ещё в нём осталась.