Сигрид задумчиво кивнула. Вместе они наблюдали, как юный принц приближается. Когда он подошел ближе, Трейнор встал на ноги, сделал шаг вперед и подхватил мальчика на руки. Джеймс счастливо хихикнул и прижался к широкой шее мужчины. Они повернулись к дому.
— Трейнор, — вдруг сказала Сигрид, и тон ее голоса заставил его остановиться. Он посмотрел в ее сторону, увидел любопытство и настороженность на ее лице, когда она смотрела куда-то позади двора.
— Что там? — спросил он, тоже внезапно насторожившись.
— Там что-то движется, — ответила она.
Трейнор оглянулся, все еще держа мальчика в своих руках. Двор заканчивался невысоким холмом, окаймленным деревьями и густым кустарником. Трейнор всмотрелся.
— Я ничего не вижу, — начал он, но потом остановился. В деревьях послышалось какое-то движение, шелест травы и листьев. Появилась тень, которая приняла очертания фигуры, а затем вышла на солнечный свет.
Никто не произнес ни слова.
Сигрид медленно поднялась. Ее глаза напряженно глядели с недоверием. Фигура напротив них, молодая женщина, снова двинулась вперед. Солнце отсвечивало в ее волосах. Ее глаза засверкали, когда она ускорила шаг. Медленная, беспомощная улыбка озарила ее грязное лицо. Она побежала.
— Принцесса… — прошептала Сигрид, опуская миску с зелеными бобами.
Габриэлла рванула вперед, а остальные высыпали во двор, чтобы поприветствовать ее. Она сбрасывала доспехи на бегу, оставляя за собой след из них в высокой траве. Слезы струились по ее щекам, когда она смеялась от восторга и неверия. Она бежала, держась за левый бок. Ее правая рука была испещрена шрамами. В ней, зажатая крепко, виднелась длинная заостренная палочка: подарок Гудрика, сила которой, наконец, была израсходована.
Четверо встретились. Они обнялись. Были слезы, смех, крики радости, но очень мало слов.
В центре всего этого Маленький принц потянулся к своей матери. Он обвил руками ее шею и пошел к ней с радостью, как будто бы он всегда знал, что этот день придет, и он совсем не удивился, что он наконец настал.
Окруженный ликованием и бормотанием голосов, со щеками, покрытыми поцелуями пополам со слезами его матери, он сжимал в своем маленьком кулачке две фигуры, которые висели у нее на шее — две сигилы, одна в форме дракона, а другая — сокола. Одна символизировала его потерянного отца, другая — его найденную мать.
Они были по-прежнему теплые.
Язим медленно улыбнулся, когда он прочел надпись на надгробии.
Томас заговорил первым, его голос прозвучал тонко в вечернем воздухе.
— Скажите… а семья, указанная на этом камне, до сих пор живет здесь в деревне?
Викарий улыбнулся и покачал головой.
— Нет, я полагаю, они уже давно переехали. Дни их изгнания, к счастью, подошли к концу. Их род рассеялся по ветру, как и многие другие.
— Но вы понимаете значимость этого…! — настаивал Томас, оглядываясь на викария. — Эта маленькая деревушка и это…!
Викарий кивнул и пожал плечами.
— Ну, — ответил он, и его глаза загадочно заблестели, — ее же должны были похоронить где-то, ведь так?
Трое постояли еще минуту. Наконец, Язим повернулся к своему другу, по-прежнему криво улыбаясь.
— Идем, Томас. У нас есть другая задача.
Томас покачал головой, нахмурившись, а потом рассмеялся.
Не говоря ни слова, трое мужчин повернули обратно к домику пастора. Они подошли к нему, шагнули в тень открытого дверного проема, а затем со стуком дверь закрылась за ними.
Позади дома ревел и мерцал водопад. Солнце опустилось над горизонтом, теперь освещая только самую вершину гор.
На кладбище мирно опустились тени, наполненные летним теплом и стрекотанием вечерних сверчков. В центре него одно надгробие, казалось, смотрит прямо вверх на темнеющее небо. Его гравировка все еще отчетливо выделялась в сумерках. Вверху было выгравировано изображение благородного сокола с поднятым клювом и частично развернутыми крыльями. Под ним большими, незатейливыми буквами были написаны строчки короткой эпитафии:
ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ
ГАБРИЭЛЛА ГВИНИВЕРА КСАВЬЕР
МАТЬ ДЖЕЙМСА
И ПОСЛЕДНЯЯ КОРОЛЕВА КАМЕЛОТА.
У основания могильного камня, образуя крошечный всплеск летних красок в опускающейся темноте, лежала скромная горстка ягод.
И один желудь.