— Боюсь, я не могу. Остался небольшой кусочек, но он не является окончанием.
— Черт тебя подери, — нетерпеливо вспылил Томас. — Как ты можешь говорить такое? Почему ты не сможешь рассказать мне, чем все закончится?
Язим глубоко вздохнул.
— Потому что, — он неохотно признал, — никто из живых не знает этого. Баллада о принцессе Габриэлле заканчивается загадкой. Многие пытались угадать исход, но никто не может предсказать правду с уверенностью.
— Черт тебя дери тысячу раз, — воскликнул Томас, хотя и невсерьез. — Ладно. Расскажи мне то, что ты знаешь. Я придумаю свое собственное проклятое окончание, если это будет нужно.
Язим, похоже, согласился. Он собирался с мыслями, пока солнце продолжало спускаться к горизонту. Наконец, он вздохнул и сказал:
— Путешествие принцессы близилось к завершению, и в то же время труднейшая часть была еще впереди. Самое сложное препятствие лежало перед ней.
— Что же будет теперь? — устало потребовал Томас. — Призраки? Демоны? Гигантские двухглавые козлы? С каким фантастическим врагом она должна была еще повстречаться?
Язим сухо засмеялся.
— С самым худшим из всех, — ответил он. — Врагом всех, кто путешествует по мертвой пустыне. Последним испытанием Габриэллы… был голод.
Габриэлла растопила снег, чтобы попить, но отсутствие пищи становилось невыносимым к тому времени, как темнота опустилась во второй раз после ее выхода на поверхность земли. Она разбила лагерь в лощине у подножия крутого холма, воткнула факел с гоблинским огнем в землю и подумывала съесть немного замороженной желтой травы. Она знала, что такая пища не обеспечит ей необходимого питания, даже если бы ей удалось проглотить немного. Может быть, завтра она найдет горстку ягод, оставленных ее тайными полуночными посетителями. Однако, она не сильно надеялась на это. Покинув пещеру дракона, она не видела практически никаких признаков жизни за исключением редких следов дикого зайца.
При мысли о зайце у нее мучительно потекли слюни. У нее не было лука, и способы ловли зверей, которые она изучала в академии, были к сожалению забыты. «Зачем принцессе знать, как ловить пищу?» — в то время думала она про себя. Теперь, медленно умирая от голода в сумеречном холоде, она вспомнила об этом и засмеялась с горькой иронией.
Перышко кружил высоко в вечернем небе, ища свой собственный ужин. Она безмолвно наблюдала. В конце концов, он сложил крылья и бросился к земле, превратившись в стремительную пернатую стрелу. Через несколько минут он появился в тени лощины с наполовину съеденными остатками мыши в когтях. Он бросил ее рядом с факелом, словно предлагая Габриэлле.
— Спасибо, Перышко, — вздохнула она, улыбнувшись. — Ты оставил мне самое вкусное, да? Голову и хвост.
Габриэлла не могла заставить себя съесть принесенное, но она уже была на грани. Если она не найдет пищи завтра, вполне возможно, она будет счастлива съесть мышиную голову. Девушка вздрогнула, хотя ее живот жадно зарычал в предвкушении.
Она заснула.
В ту ночь ее посещали навязчиво яркие сны. Ей снился Меродах в своей крепости, окруженный телами тех, кого она любила. Дэррик был там, бледный и окровавленный, также и Рисс, выглядевшая трогательно изможденной в своем платье подружки невесты. Мать Габриэллы лежала в засохшей луже черной крови, с открытыми глазами, устрашающе пустыми в темноте.
Хуже того, ее отец был тоже среди них, пронзенный ржавым мечом. Рядом с ним лежали Сигрид и Маленький принц, вытянувшись на полу, как бревна, мертвые, но не похороненные, так и не похороненные.
И Гете там был. Его тело стояло прислоненное вертикально к столбу.
Меродах с усмешкой вышагивал между трупов, едва не наступая на них или отпинывая их в сторону, когда проходил, и Габриэлла пыталась докричаться до него, умоляя больше не причинять им зла.
«Они уже мертвы! — пыталась она крикнуть сквозь сомкнутые губы. — Пожалуйста, не причиняй им зла! Позволь мне прийти и забрать их, чтобы почтить достойным погребением! Пожалуйста!»
Но безумец не слышал ее. Он бесконечно ходил, задумчиво бормоча и барабаня пальцами по короткой бородке, и каждый раз, когда его тень падала на эти бледные лица, Габриэлла съеживалась от беспомощного страдания, не в силах отвести взгляд, но и страшась смотреть.
А потом Гете начал двигаться. Он был мертв, но все же он выпрямился, отодвинувшись от столба, на который он опирался. Его глаза не смотрели ни на что, но они повернулись к ней невидяще. Его губы ощерились в пародии на улыбку, показывая гнилые зубы и черные десны. Его правая рука рывками поднялась, словно рука марионетки, а затем неуклюже опустилась на меч у его полуразложившихся бедер. Он промахнулся, снова дернулся, и наконец схватился за рукоять. Оживший труп медленно вынул меч из ножен. Лезвие было липким от засохшей крови.