Впервые он увидел ее возле Теганна, когда она забралась на дерево и сбила пращой его ястреба. Тогда он подумал о том, чтобы выстрелить в нее; у него был отличный шанс, но что-то удержало его. Возможно, потому, что она напомнила ему Улару, сестру, которую он потерял три года назад во время голода. В любом случае, она была относительно безобидна.
Или он так думал.
Она использовала то же оружие, чтобы уничтожить его второго командира, когда они преследовали принца вдоль реки. Спустя несколько минут он видел, как она сразила двух его людей, пытавшихся забраться в лодку вместе с ней и принцем: одного убила, другого тяжело ранила. И несмотря на все это, он был рад, что пощадил ее в первый раз, потому что, великий Дух, такая храбрость была редкостью. Эта женщина и капитан Квинн были двумя его самыми большими препятствиями за последний год, и он не мог заставить себя ненавидеть ни одну из них.
Теперь она стояла перед ним в одежде казмуни, ее короткие волосы спутались вокруг лица, левая сторона тела покрыта кровью ее спутника, в глазах — свирепый взгляд. И Хазар заколебался.
В этот момент она сняла с пояса изогнутый меч казмуни и взмахнула клинком по огненной дуге, отражая свет внизу. Она ударила по бочке с водой, стоявшей перед ней, и та раскололась пополам, в едином порыве выплеснув галлоны воды на уступ.
Внизу взорвался огонь, такой сильный, что Хазар сделал шаг назад.
В глазах женщины сверкнул триумф, но потеря веса этой бочки и другой, стоящей рядом, изменила все. Склон сдвинулся, земля двинулась к краю, больше не сдерживаемая массой содержащейся в ней воды. По крайней мере, еще одна бочка перевалилась через уступ, и Хазар понял, что происходящее внизу уже не в силах остановить никто.
Женщина пыталась выбраться на дорогу, и Хазар с ужасом наблюдал, как она карабкается на вершину сползающей массы земли, отчаянно цепляясь когтями за что-нибудь, чтобы подтянуться, но ничего не находя, пока она тоже не перевалилась через край.
ГЛАВА 108
Падение с высоты сорока футов было значительно меньше благодаря оползням, но все равно это было довольно большое расстояние.
Сальвия приземлилась на бедро, ее левая рука инстинктивно выбросилась, чтобы поймать себя, а правая выгнулась, чтобы защитить лицо. Ее левый рукав и штанина были пропитаны кровью и водой, и, падая с насыпи, она перекатилась через несколько разбитых кувшинов с дремвашей, которые вспыхнули, когда коснулись влаги на ее одежде. Она ожидала почувствовать тепло, но его не было, только боль.
Убирайся, убирайся, убирайся
Когда она упала на землю, она знала, какой путь из огня самый короткий, но пока она кричала и извивалась, она потеряла всякое чувство направления, всякое чувство собственного достоинства.
Не трогай больше ничего.
Будет только хуже, если на нее попадет еще больше. Сальвия сделала выпад в единственном направлении, в котором, казалось, можно было двигаться, и едва не потеряла сознание от волны агонии. Крик закрепил ее в сознании, дал ей энергию, чтобы сделать выпад снова.
И еще раз.
И снова.
Высокая фигура стояла на краю костра вокруг нее. Кассек. Он протянул руку в перчатке, она перекатилась и бросила ему свою руку, он схватил ее и выдернул.
Пламя последовало за ней из огненной реки, пока он тащил и катил ее по песчаной земле. Часть желе размазалась и ненадолго погасла, а затем разгорелась вновь.
Руки на ее талии, рывком спустили бриджи. Половина ткани сгорела, а оставшаяся часть прилипла к коже. Она вскрикнула, когда она порвалась. Рукава уже не было, но Кас оторвал и его края. И перчатку. Толстая перчатка оторвалась, и она увидела, что она горит, но она защитила ее запястье и кисть, хотя они были в волдырях. Почему-то они болели больше, чем…
Сквозь дымку боли Сальвия смогла сосредоточиться на своей ноге, которая была красной, как сырое мясо, но на ней все еще оставались пепельные пятна ткани. Она потянулась к одному из них правой рукой, собираясь содрать его, но Кассек схватил ее, чтобы помешать этому.
— Я просто хочу снять его, там не больно, — сказала она ему. Эти места были островками спокойствия в море агонии, которым была левая сторона ее тела.
Потом она увидела свою левую руку, и ее затуманенного болью зрения было достаточно, чтобы разглядеть те же пятна, которые на самом деле были не черной тканью, а обугленной кожей.