Король, который правит через насилие, может обрести власть, но она будет мимолётной. Я сказал, положив руку на его плечо. Король, который правит через сострадание, через понимание, может править вечно. Ибо он служит своему народу, а не своему эго.
Он слушал меня с серьёзным выражением лица, кивая один раз, прежде чем крепко сжал мою руку. Этого подтверждения мне было достаточно.
С другой стороны от Кастона Мекруцио подпрыгивал, хватая Горация и тряся его, чтобы вызвать хоть каплю эмоций у всегда невозмутимого бога. Димитрий вёл себя гораздо сдержаннее, но даже сквозь его шлем я видел широкую улыбку, растянувшуюся на пол-лица. Сидеро стоял неподалёку, вытирая глаза. Чуть дальше в толпе я заметил Элестора, обнимающего Жозетту, крепко целуя её. С противоположной стороны Лана и другие души топали ногами в унисон.
За всю мою вечную жизнь я никогда не видел такого ликования в королевстве. Но я знал, что вместе с радостью придет и печаль. Что эта новая глава должна когда-нибудь обрести свой конец, как и Тифон, который вскоре должен найти свою расплату.
Но не сейчас.
Сейчас — время триумфа, радости, время обнять свою королеву и целовать её до тех пор, пока ей не станет трудно дышать. Она смеялась у моих губ, цепляясь за мои бицепсы, чтобы удержать равновесие.
— Я люблю тебя, — прошептала она, касаясь моих губ.
— Я люблю тебя бесконечно.
ГЛАВА 62
Оралия
Нос лодки Вакарис был едва виден сквозь густой туман, синее пламя её фонаря мерцало в серой глубине.
Вода бурлила, обрушиваясь на тела, что прижимались к бортам, неся нас по реке. Мощная рука лежала в моей, её большой палец касался моей ладони в знакомом, ритмичном узоре. Но больше всего я ощущала его сердцебиение, бьющееся в том же паническом ритме, что и моё собственное.
Рука Рена в моей была странным ощущением. Я носила перчатки, которые впервые сняла в тронном зале, чтобы уничтожить его. Когда-то они казались мне второй кожей, но теперь были чуждыми, удушающими — символом той тюрьмы, в которую я добровольно возвращалась.
— Я буду рядом, eshara, обещаю, — прошептал он, наклонившись так близко, что его губы коснулись моего уха.
Туман закручивался вокруг нас, словно пытаясь удержать нас на месте, помешать нашему пути вперёд. И всё же, слишком скоро, Вакарис повернула лодку, направляя её к каменистому берегу.
— Myhn ardren, myhn lathira, — пробормотала она, и я едва могла разглядеть её силуэт, когда она прижала руку к своему изуродованному торсу.
— Спасибо, Вакарис, — ответил Рен с кивком, помогая мне сойти на берег.
Кастон следовал за нами молча. Он ясно дал понять, что я должна остаться в Инфернисе. Это был спор, закончившийся нашими слезами и клятвой Кастона, что он сделает всё, чтобы мне не причинили вреда.
Но я знала, что это обещание он не сможет сдержать.
Туман рассеялся, когда мы пересекли берег и ступили на влажную землю. Магия словно смирилась с нашим выбором, давая мне и Рену последний миг, чтобы увидеть друг друга. Он обхватил мою талию, притягивая к себе. Но мы ничего не сказали. Наши прощания уже были сказаны тысячу раз — в каждом поцелуе, каждом прикосновении, каждом взгляде.
Когда мы вышли из леса в ничейную землю между Эферой и Инфернисом, Рен прижал меня крепче. Паника вспыхнула в моей груди, но я заставила себя её не показывать. Я сделала выбор, и, хотя моё сердце разрывалось, и я хотела растянуть наше время в этом лесу до вечности, чтобы никогда не покидать его, я бы не изменила своего решения.
Сквозь деревья пробивался слабый свет, словно золотые реки. Мы были всего в миле от границы королевства. Между деревьями возникли две фигуры — Мекруцио и Элестор, которые, как один, опустились на колени, прижимая руки к сердцам.
— Мой король, моя королева.
Мы остановились, но я не обратила на них внимания. Вместо этого я повернулась к Рену. Его лицо побледнело. Полуночная синева его глаз была стеклянной в свете, проникающем через лес. Медленно он обхватил мои щеки руками, одна из которых скользнула на затылок, прежде чем он наклонился, прижав наши лбы друг к другу.
— Мне это не нравится, — вздохнул он, и в уголках его глаз мелькнула дикая паника.
Элестор тихо промычал в знак согласия, его медные кудри качнулись, когда он осматривал лес.