Ледяной холод просочился в мою грудь.
— И… сколько же она там была? — еле выдавила я.
Сидеро тяжело вздохнул, его взгляд метался между полем и замком.
— Месяц.
ГЛАВА 13
Ренвик
Мышца на виске дернулась.
Я стоял перед большим окном в библиотеке, наблюдая за тем, как Сидеро и она пересекают поле Пиралис, возвращаясь к замку. Гнев должен был бушевать во мне, словно живое существо, но внутри не было ничего. Я уже и не понимал, зачем пытаюсь вызвать эти чувства, если всё, что делает её присутствие — это ворошит воспоминания о них.
Сегодня я хотел поговорить с ней. Извиниться за то, как всё началось, и попытаться найти общий язык. Но, к сожалению, это придётся отложить.
Воздух в комнате изменился, когда дверь распахнулась, и запах тумана с нотами яблок завладел пространством. Её аромат только усилил мою ярость. Скрежетнув каблуком, я повернулся к ним лицом, заметив, как настороженно Сидеро оценивает меня, когда они вошли в комнату с принцессой, шагавшей с подобием уверенности, которое, впрочем, не скрывало тревогу в её глазах.
— Оставь нас, — велел я Сидеро, который замер, бросив на неё беспокойный взгляд. — Это приказ твоего короля.
Сидеро опустил голову в знак покорности и, не произнеся ни слова, скрылся за дверью, которая закрылась с едва слышным шорохом ткани.
— Что ты натворила?
Её лицо побледнело, румянец исчез, уступив место бледности, подчёркивающей мягкий изгиб губ.
— Я… я не понимаю, о чём вы, — ответила она.
— Давай посмотрим… Ты отправилась в Пиралис и разрушила естественный путь души к её покою.
Её взгляд дрогнул, полный эмоций, но она сдерживалась, даже несмотря на то, что тени начали мерцать вокруг её фигуры.
Она сделала глубокий вдох, сдерживая магию, и её голос, хотя и тихий, прозвучал с силой, скрытой в её теле:
— Эта душа страдала, она скорбела…
— На то и предназначено это место, — перебил я, указав на окно. — Здесь души скорбят, сталкиваются со своей болью, учатся жить с ней и становятся достаточно сильными, чтобы двигаться дальше.
Она покачала головой, отворачиваясь от меня, потянув за чёрную ленту на шее. Её пальцы дрожали, пока она стаскивала с плеч тяжёлый плащ.
— Я не могла просто стоять и…
— Ты считаешь, что у тебя есть такое право? — горько рассмеялся я. — Кем ты себя возомнила?
Фиолетовая ткань закружилась, когда она резко повернулась ко мне лицом, её зелёные глаза вспыхнули гневом, а знакомые тени плотно обвили её руки. Она схватилась за спинку стула, её пальцы сжались так, что суставы побелели, подчёркивая каждое слово:
— Тем, кто не может безучастно стоять в стороне и наблюдать за чужими страданиями.
В груди возникла пустая боль, и я заставил себя не прижимать руку к сердцу.
Её слова эхом отразились в тишине, напоминая о странном чувстве, пронёсшемся по моим венам. Двумя длинными шагами я оказался прямо перед ней, стул стал единственным барьером между нами. Я пристально посмотрел в её лицо — губы плотно сжаты, ноздри раздуваются. Был ли мой запах причиной её ярости? Её аромат, сладкий, солнечный, перемешанный с её гневом, почти пьянящий.
— Ах, да, — медленно обойдя стул, я встал перед ней, двумя пальцами указывая на ожоги на ее руке. — По крайней мере, я не притворяюсь, будто я не монстр.
В свете голубого пламени её лицо казалось почти мягким, и я мог поклясться, что она вздрогнула, прежде чем я опустил руку. Но в следующее мгновение её рука взлетела, и по моей щеке раздался звонкий шлепок. Лёгкая боль распустилась по коже, словно короткий поцелуй, но мгновенно исчезла.
Тишина в комнате становилась всё гуще, пока эхо пощёчины разносилось по каменным стенам и старинным книгам. Меня не били так — не за последнее тысячелетие. Принцесса дрожала, её грудь тяжело вздымалась, а дыхание, вихрем касаясь моего лица, развевало выбившиеся из-под ленты пряди моих волос. И снова её лицо опустилось, а запах страха, резкий и горький, заполнил воздух.
— Я… Горящие Солнца, — она ахнула, падая на колени, пальцы широко расставлены на полу. — Прошу прощения, Ваше Величество.
Она низко склонила голову в жесте покорности, и что-то внутри меня сжалось. Казалось, что в этой комнате присутствует сам Тифон, его рука лежит на её шее.
В голове зазвучал предостерегающий голос матери, произнесённый бесчисленные тысячелетия назад: Огонь бушует, пока не уничтожит всё, включая самого себя.