На губах Сидеро появилась мягкая улыбка, словно он слышал мысли, которые я боялась озвучить вслух.
— Ваша сила идёт от этой земли, Оралия, — мягко проговорил он. — Вы — часть этого королевства, даже если отрицаете его зов.
Мы обменялись взглядами, и оставшаяся часть мысли повисла в воздухе невысказанным шёпотом.
Он сделает всё, чтобы защитить вас.
Я снова посмотрела в окно на окутанные туманом земли, стараясь сменить тему. Тепло лизнуло шею, поднимаясь к щекам при мысли о Подземном Короле, защищающем меня, и воспоминаниях о его низком рычании в ту ночь с демони и его приказе бежать.
— Что означает «lathira»? — спросила я, стремясь отвлечь себя.
Лицо Сидеро напряглось, когда он задумался. Его слова были медленными, выверенными, руки нервно переплелись перед ним.
— Это древнее слово, уходящее корнями в один из самых первых языков этого мира.
После его слов повисла тишина. Взгляд Сидеро стал отстранённым, брови снова нахмурились.
Я подалась вперёд, настойчиво повторив вопрос:
— Да, но что оно значит?
Он прикусил внутреннюю сторону щеки, глубоко вздохнул и, наконец, сдался, устремив на меня прямой и пристальный взгляд.
— Оно означает «королева».
* * *
Я не знала, сколько времени простояла перед книжным шкафом, уставившись на тонкий дневник, который спрятала между двумя большими кожаными томами. Достаточно долго, чтобы свет за окном потемнел, а огонь в камине разгорелся вовсю.
Правда.
Что такое правда? Потому что бог, которого меня учили бояться и ненавидеть, не был тем, кого я видела в городе душ. Тот бог говорил мягко и смотрел на своё королевство, на его серые стены и мёртвые травы, с таким неудовольствием. Его глаза были наполнены благодарностью за Лану и заботой о душе, о которой он говорил кратко.
— Оралия? — голос Сидеро вывел меня из раздумий.
Звук того, как поднос ударился о деревянную поверхность, подсказал, что он принес ужин. Но я не отвела взгляд от книжного шкафа.
— Что бы ты сделал на моём месте? — прошептала я, проводя пальцами по корешку кожаного дневника, прежде чем вытащить его с полки.
Лёгкие шаги отозвались эхом по комнате, и вскоре Сидеро встал рядом, заглядывая через плечо.
— Я бы прочитал, миледи. Освободите себя из тюрьмы лжи, в которую вас заключили.
Не отвечая, я открыла дневник на последней странице с записями, хотя после неё оставалось множество пустых страниц. Аккуратный, наклонный почерк на странице заставил меня поёжиться, словно призрак автора был в комнате.
Мой отец.
Хотя я и смеялся, когда она впервые дала мне этот дневник, Перегрин сказала, что это поможет мне «сосредоточить ум в настоящем моменте». А я всегда выполняю её приказы, ведь она моя королева. Должен признать, что писать от руки действительно помогает мне (да, ты снова оказалась права, как всегда), и поэтому я продолжаю.
Однако я беспокоюсь, что то, что я пишу здесь, однажды станет нашей погибелью — моей и Перегрин. Но это риск, на который я должен пойти, чтобы избавиться от страхов, преследующих меня.
«Пиши», — приказывает моя королева, моя любовь, и потому я продолжаю.
Я должен быть сильным и смелым, как она. Должен сосредоточить свой разум и свою магию, если мы хотим выбраться отсюда живыми — чтобы однажды мы могли видеть, как наша маленькая девочка растёт без страха перед разрушением, руинами или возмездием, которое приносит правда.
Завтра мы бежим.
ГЛАВА 22
Ренвик
Спустя несколько часов после ухода из Ратиры, я сидел в библиотеке, прижимая бокал ко лбу и устремив взгляд в пылающее пламя камина. Пульс уже успокоился, но мысли продолжали кружиться вокруг жизни в Инфернисе. Запах оливкового дерева, казалось, всё ещё витал вокруг. Образы лиц душ, озарённых радостью, разрывали остатки моего сердца на части благодарностью.
Эта благодарность эхом отзывалась во мне вместе с воспоминанием о тепле, которое пронизывало мои вены. Желание прикоснуться к ней, ощутить её тепло на своей ладони, почувствовать биение её сердца на своей коже после веков холода, охватывало меня с удушающей силой.
Библиотеку окутывала тишина, нарушаемая лишь потрескиванием огня. Внутри меня бурлила тьма, словно обретая собственную жизнь. Это была сила, более тёмная, чем моя магия. Горе цеплялось за мои кости, протягивая когти к чему-то, чего я не мог постичь.