Я выдохнул, покачав головой.
— Значит, никто, кроме избранных, не знает о её другой силе? Разве его двор не задавался вопросом, почему она была так изолирована? Почему она всегда была… одна?
Мекруцио снова пожал плечами, постукивая ногой по полу.
— Двор заботит только власть. Они толпятся как можно ближе к Золотому Королю, надеясь согреться в его лучах, — он закатил глаза. — Они следуют за ним без вопросов и не думают о последствиях. Так было всегда.
Так было всегда.
Я вспомнил, как они игнорировали страдания Перегрин, когда она умирала на своём тисовом троне. Как они шептались по углам о многочисленных любовницах Тифона, которых он выставлял напоказ, словно экзотических птиц. Как они делали вид, что не замечают синяков, которые она прятала за высокими воротниками и длинными волосами.
Потребовалось бы огромное усилие, чтобы оставить синяки на теле бога.
— Каков его следующий шаг? — спросил я.
Мекруцио вздохнул, проведя рукой по своим растрёпанным волосам. Его взгляд метнулся к ревущему пламени в камине, а губы изогнулись в недовольной гримасе.
— Он ничего не сказал, но оглядел нас всех так, словно оценивал нашу значимость для Оралии. Это было… пугающе.
Гораций издал тихий звук, и между двумя богами пролетел понимающий взгляд.
Я подавил ярость, закипавшую в груди.
— Разве нельзя убедить Тифона, что она в другом месте?
Мекруцио пожал плечами.
— Кастон, его наследник, предложил искать её даже на Япетосе, но Тифон сразу отклонил эту идею. Принц покидает Эферу лишь с целью поисков Оралии, после чего возвращается в замок за новостями. Говорят, он не вернётся на свой пост на западных рубежах, пока принцесса не будет найдена.
Я кивнул. Оралия не могла быть на Япетосе. Добраться до острова было практически невозможно: его окружал безжалостный океан, а в небесах парили крылатые чудовища, готовые проглотить любого, кто осмелился бы ступить на его земли. Никто из тех, кто отправлялся на Япетос, никогда не возвращался. Говорили, что там обитают древние боги, давно забытые историей, по крайней мере те из них, кто не отдался самому времени. Я никогда не хотел туда попасть. Я не желал знать, живы ли те, кто создал этот мир, потому как нас они оставили позади.
Мой взгляд задержался на Горацие — одном из немногих вечных богов, оставшихся со мной. Его лицо выражало ту же безнадёжность, которую я почувствовал при упоминании острова.
— Он не остановится, — сказал Мекруцио. — Пока не заполучит её.
Волна яростной, защитной злобы захлестнула меня при мысли о Тифоне, захватившем Оралию. Я мог слишком ясно представить это: его пальцы, сжимающие невинное горло, лицо Оралии, пустое от боли и горя, которые поглотят её. Он бы сделал из неё оружие, заставив убивать снова и снова.
Этого нельзя было допустить.
— Тогда его нужно остановить. Он не получит её.
«Она моя», — хотел я зарычать. В воображении её образ сменился: теперь она стояла рядом со мной, сверкающая и торжествующая, её рука высоко поднята, сжимая золотую корону Тифона.
Она заслужила месть — справедливость — так же, как и я.
Гораций сдвинулся, отрывая руку от каминной полки.
— Есть ещё одно дело, которое нам нужно обсудить. Жозетта спрашивала про Элестора. Она вспоминает.
Я уставился на него в изумлении, наблюдая, как обеспокоенность отразилась на его лице. Жозетта была с нами веками, её разум был стёрт почти сразу после того, как она ступила на наши берега. Хотя каждая душа была уникальной, их пути обычно были схожи. Души, которые страдали, как Жозетта, и пили из реки Аталь, чтобы стереть свои воспоминания, обычно не вспоминали свою жизнь, тем более не спрашивали о тех, кого помнить не должны. Я с трудом подавил вспыхнувший гнев из-за того, что мне не сообщили об этом раньше.
— Как давно?
Руки Горация сжались в кулаки, прежде чем он медленно выдохнул, выпуская напряжение вместе с воздухом.
— День или около того, может быть, больше. Сегодня утром она спросила о нём.
Я наклонился вперёд, упираясь локтями в колени.
— Как это возможно?
Гораций выглядел неловко, перенося вес с одной ноги на другую, прежде чем скрестить руки на груди.
— Простите, Ваша милость, но я не уверен.
Внезапно тяжесть ночи накрыла меня с новой силой.
— Мы можем ей помочь?
Беспомощность на лице Горация отражала мою собственную.
— Не знаю. Если Элестор сможет вернуться в Ратиру, я думаю, мы должны позволить ему попытаться помочь ей вспомнить.
Я сжал губы, задумавшись о человеческой душе, которая бродила по Истилу полвека, а затем ещё дольше по Пиралису. Было крайне редким случаем, чтобы душа удостоилась питья из Аталь, и практически неслыханно, чтобы после этого она не впадала в блаженное забытье. Но Жозетта была исключением. Да, она больше не помнила свою человеческую жизнь, но боль и травмы остались, даже после того, как она испила из реки.