— Открой глаза, — приказала тьма.
— Они открыты, — ответила я.
— И всё же ты не видишь.
Что я должна была увидеть? Ночную тьму, бескрайний простор вселенной, встречающий меня дома? Семя недоверия к самой себе, которое Тифон посадил столетия назад? Пустое место рядом с собой, где никогда не стоял союзник, который смог бы защитить меня от его тирании?
— Там была я, — ответила тьма.
Боль пронзила моё сердце — или то, что от него осталось.
Могли пройти минуты, дни, столетия, или даже тысячелетия с тех пор, как я впервые попыталась призвать свою тёмную магию у подножия гор, пока Рен наблюдал за мной в своём развевающемся чёрном плаще. Сила медленно поползла ко мне навстречу, осторожная, как полевая мышь, но я испугалась и попыталась оттолкнуть её. Однако она вцепилась в меня, отказываясь отпускать, впиваясь в меня когтями.
Теперь я чувствовала в ней раздражение, словно она не соглашалась с моими выводами.
— Но ведь ты не хотела подчиняться мне? — спросила я.
Ответа не последовало, только очередной всплеск недовольства.
— Или это я не хотела тебя принимать?
Она тихо замурлыкала в ответ.
— Именно. Таким образом ты задушила свою магию, как делала это всегда. — Она выдохнула. — Слабости конец, Оралия, дочь Перегрин. Конец поклонения тем, кто душил твою силу.
Я снова увидела ту первую ночь, когда стояла на коленях перед троном Тифона. Это было всего через несколько дней после нападения демони. За окном бушевал шторм, и в страхе я вцепилась в свою няню, коснувшись её плеча. Она умерла у меня на руках, рассыпавшись в пепел, пока я отползала от её тела.
Тифон ворвался в мою комнату, услышав мой крик. Впервые я видела его испуганным. Он схватил меня за ткань ночной рубашки и потащил в тронный зал, заставляя рассказать, что произошло.
— Чего боится вечный бог? — спросила тьма. — Того, что может его уничтожить. Того, кто могущественнее, чем он. Того, кто обладает всей безграничной магией вселенной.
Меня заставили стоять на коленях, пока лекари работали надо мной всю ночь. Я дрожала в своей тонкой ночной рубашке на отполированном мраморном полу, крича от боли. К утру всему двору объявили, что я была проклята королём Инферниса и что меня нельзя касаться, пока магия Тифона не излечит меня. Но исцеление так и не пришло.
Меня больше никогда не касались.
— Мне жаль, — сказала тьма.
— Это не твоя вина, — ответила я.
— Впусти меня, — умоляла она.
Всё моё существо облегчённо выдохнуло. Я могла бы впустить тьму. Я стала бы сильной не только ради себя, но и ради Рена, чтобы мы могли бороться вместе против Тифона.
В одно мгновение холод исчез, и тёплое покалывание разлилось из моей груди к кончикам пальцев, к корням волос, к подошвам ног. За закрытыми веками (сейчас я поняла, что они действительно были закрыты) простёрся необъятный звёздный небосвод с травой под моими ногами. Передо мной стояла высокая, бледная, как луна, женщина. Её серебряные крылья сверкали, раскинувшись за спиной, будто она готовилась взлететь. Густые чёрные локоны волос кружились вокруг ее головы от призрачного ветра этого места. Она смотрела на меня знакомыми глазами цвета ночного неба.
Она пела. Ту самую песню, что я знала с тех пор, как растила деревья, траву и яблони в саду. Это была песня прощения, песня силы, песня мира. Потому что, несмотря на всё, что было сделано со мной, с нами, сила всегда побеждала.
— Я усомнилась в силе тиранов, — прошептала прекрасная женщина сквозь песню. — И в их стремлении заставить меня замолчать я стала той, кто может поставить их на колени.
Она протянула ко мне руку, её пальцы ласково коснулись моих щёк, прежде чем опуститься.
— Ты должна проснуться, — сказала она.
— Но я боюсь, — ответила я.
Её улыбка была полной нежности, и я поняла, что мы говорили с ней уже много лет. Это был разговор, который продолжался вечно, возможно, с самого начала времени.
— Нет, ты не боишься, — ответила она. — Больше нет.
Другая рука, которую я не могла видеть, коснулась моего лица, откинув волосы назад, а еще одна призрачная мощная рука обхватила мою талию, встряхивая меня. Женщина снова улыбнулась, её знакомые глаза блестели от слёз, и я не могла понять, что в них — горе или радость.
— Он может быть довольно нетерпеливым, не так ли? — спросила она с лёгким изгибом идеальной брови и нежной ноткой в голосе. — Хотя мне больно видеть его сейчас таким холодным.