— Пьян. Все ясно.
Ударом кулака он свалил энкаведиста на пол, пнул его ногой несколько раз и приказал своему заместителю:
— Товарищ Шелудяк! В карцер этого алкоголика! На хлеб и на воду до особого распоряжения.
— Слушаюсь! — взвизгнул Шелудяк, выскакивая из кабинета.
Минуты через три он вернулся в сопровождении двоих конвоиров, которые сейчас же увели несчастного охранника, избитого Бадмаевым.
Глава 12
Третья пуля
Когда за охранником и конвоирами закрылась дверь, Бадмаев, обращаясь к Холмину, сердито прогудел:
— Ну, что вы скажете об этом?
Углубившийся в размышления о только что происшедшем, Холмин не расслышал вопроса.
— Простите. Что вы сказали?
— Я спросил, что вы нам скажете об этом происшествии, — повторил начальник отдела.
— Скажу, что по-моему, вы напрасно побили и приказали посадить в карцер вашего бойца внутренней охраны, — ответил Холмин.
— То-есть, как напрасно? — загудел Бадмаев возмущенным басом. — Этот растреклятый алкоголик допивается до привидений и производит у меня панику на весь отдел. Бросает винтовку и бежит с поста охраны. Ему с пьяных глаз мертвецы чудятся, и он про них плетет такую чушь, что уши вянут. А вы говорите — напрасно.
— За такие штуки, братишечки, его нужно крепко взгреть, — поддержал начальника отдела полковник Гундосов.
— Ежели в порядке чекистской бдительности, то под вражескую вылазку надобно подвести и на конвейере катать, дондеже не протрезвеет, — вставил фальцетом капитан Шелудяк.
— Погодите товарищи! — остановил их Холмин. — Не знаю, был он пьян или нет; я к нему не принюхивался. Но кое-что, он, все таки, видел. То, что я очень хотел бы увидеть.
— Что он видал, по-вашему? — потянулся подбородком Бадмаев к Холмину.
— Фигуру в армейской шинели с поднятым воротником и низко надвинутым на лицо козырьком фуражки, — ответил Холмин.
— Ему спьяна, почудилось, — махнул рукою Гундосов.
— Но точно такую же фигуру видели и в гостинице. В тот вечер, когда там был убит лейтенант Карнаухов. Или служащие гостиницы тоже были пьяными? Тогда не кажется ли вам странным, что в разных частях города и разным пьяницам вдруг стали чудиться мертвецы одинаковой внешности?
Уполномоченный Ежова поскреб пальцами свой бритый затылок.
— Действительно, браток, странная штуковина получается. Вроде матросской сказки про Летучего Голландца.
Начальник отдела мотнул подбородком на Холмина.
— Как вы нам это объясните?
— Точного объяснения я пока дать не могу, — ответил тот.
— A еще спец, — ехидно пискнул Шелудяк.
— Во всяком случае, — сказал Холмин, — охранник и служащие гостиницы видели одну и ту же фигуру в шинели.
Капитан Шелудяк, захихикав, пропищал громче:
— Объяснение неважнец… Весьма сомнительно.
— Найдите лучше, — раздраженно бросил ему Холмин.
— А я не спец, хи-хи, — тоненько хихикнул заместитель начальника отдела.
— Тогда помолчите, и меня послушайте, — сказал Холмин, встав со стула и подойдя к столу вплотную.
Испуганно втянув голову в плечи, Шелудяк замолчал. Не обращая на него внимания, Холмин обратился к Бадмаеву:
— У меня, товарищ начальник, сейчас возникла мысль, в связи с которой я хочу вам задать один вопрос.
— Задавайте, — кивнул подбородком начальник отдела.
— Действительно ли майор Громов мертв?
Бадмаев, взглянув на него с недоумением, загудел:
— Ну, как же! Ведь мы же Громова шлепнули…
— А кто его видел расстрелянным?
— Прежде всего, наш комендант. Ведь он же его ликвидировал.
— И он может это подтвердить?
— В любой момент. Если хотите, я его даже сейчас вызову.
— Пожалуйста.
Бадмаев взялся за телефонную трубку.
— Говорит начальник отдела НКВД. Дайте мне квартиру нашего коменданта… Это кто? Здравствуйте. Позовите к телефону коменданта. Что. Уехал? Когда? Куда уехал? Ага. Хорошо. До свиданья.
Начальник отдела положил трубку.
— Жена коменданта говорит, что он уехал сюда. Около часа тому назад. Во время паники в коридоре я его что-то не заметил. Наверно он у себя в камере. Ему сегодня работка предстоит: шестеро подрасстрельных.
Сердце Холмина дрогнуло от жалости к людям, приговоренным к казни в эту ночь, о которых с таким равнодушием говорил начальник отдела НКВД.
Бадмаев взял другую трубку.
— Дайте мне комендантскую камеру! Полминуты он, молча слушал, приложив к уху трубку, потом с досадой бросил ее на аппарат.