— Непонятное дело. Значит, так. Полчаса назад прибегает ко мне в буфет Дондеже и верещит: — «Запирай свою лавочку, поскольку полковник Гундосов приказал свистать всех наверх». Я спрашиваю: — «На какой верх и зачем?» Он визжит: — «Внимай без дураков и не вгрызайся глупыми вопросами. В зал заседаний топай; там собрание будет». — «Так, какой же, говорю, — это верх, когда зал заседаний, наоборот, в нижнем этаже?» Он за голову руками хватается, — «Дуська! Не умопомрачай меня! Марш на собрание! Шибко! По-флотски!»… Вот я и пришла. И торчу тут, в коридоре.
— По какому же поводу собрание? — спросил Холмин.
— В точности неизвестно. Но пишмашинистки болтают, будто насчет «руки майора Громова» и убитого коменданта. А, что это, Шура, такое: «свистать всех наверх!»?
— Это, Дуся, морская команда, когда всех матросов на палубу сзывают.
— По-флотскому, значит? Может, нам всем и форму морскую выдадут? Вот бы мирово было. Она красивая.
Холмин улыбнулся.
— Вряд-ли, Дуся, дело до формы дойдет. На это вы особенно не надейтесь.
— Жалость какая, — вздохнула девушка…
Их беседу прервал появившийся в коридоре капитан Шелудяк. Он заметался между кучками энкаведистов, хлопая в ладоши и выкрикивая визгливым фальцетом:
— Товарищи! Все — в зал! Вкупе и вообще. Занимайте места. Начальство прибудет вскорости. На собрание, товарищи!
Повинуясь выкрикам заместители начальника отдела, энкаведисты послушно потянулись в конец коридора. Дуся взяла под руку Холмина и они пошли вслед за другими.
Зал заседаний отдела НКВД был таким, каких в Советском Союзе тысячи. На деревянном возвышении — в четверть метра над полом — стол с кумачевой скатертью и графином воды и несколько кресел. Перед ними ряды стульев. На стенах портреты Сталина, Молотова, Ежова и других вождей и вождят в золоченых рамках. Слева от стола деревянное сооружение, стоявшее в захудалых лавченках. И называвшееся конторкой до революции, а после нее перекочевавшее в залы заседаний, где и получило пышное название трибуны. Окна, как и во всех комнатах отдела, — с решетками.
Едва энкаведисты успели рассесться по стульям, как в зал Вошло начальство и проследовало к столу на возвышении. Впереди, лихо раскачиваясь, будто по палубе корабля, шагал полковник Гундосов. За ним, сутуло горбясь, шел длинный субъект, на воротнике мундира которого краснели знаки различия старшего лейтенанта, а над воротником хмурилась чрезвычайно озабоченная физиономия. Шествие замыкал майор Бадмаев, а вокруг этой тройки суетливо вертелся Шелудяк.
Начальство стало за столом навытяжку и длинный субъект объявил:
— Есть предложение, товарищи, избрать в почетный президиум нашего внеочередного собрания политбюро ЦК во главе с товарищем Сталиным.
В зале раздались довольно сдержанные, вернее даже жидкие аплодисменты и почетный президиум был избран единогласно. Длинный субъект спросил собравшихся: — Кто имеет предложения по части делового президиума?
— Я имею, — послышался из зала чей-то явно активистский голос.
— Вонмем, товарищи, вонмем, — пронзительно пискнул Шелудяк.
— Предлагаю избрать в президиум, — продолжал некто с голосом активиста, — особого, начальника отдела товарища Бадмаева, его уполномоченного по чистке, товарища Гундосова, секретаря партбюро, товарища Кислицкого, заместителя товарища Шелудяка и нашего нового агента товарища, Холмина, Думаю, что возражений не будет?
Насмешливо подмигнув Холмину, Дуся толкнула его локтем в бок.
— Шура! Вы лезете в начальство.
Он развел руками.
— И рад бы, Дуся, не лезть, да заставляют…
Собрание проводилось по всем правилам советской демократии. Президиум уселся в кресла, а все остальные приготовились скучать на стульях. Гундосов, избранный председателем, предоставил слово для доклада Бадмаеву.
Из этого доклада, выяснилось, что собрание траурное и посвящается памяти убитого прошедшей ночью коменданта. О нем Бадмаев говорил коротко, охарактеризовав его, как светлую личность, выдержанного чекиста и верного сына ленинско-сталинской партии. Значительно подробнее остановился он на преступных действиях «руки майора Громова», призывая всех присутствующих к борьбе с него. Когда начальник отдела кончил доклад, председатель обратился к собранию:
— Может, у кого есть вопросы, братиш… то-есть, товарищи?
Вопросов не оказалось ни у кого, кроме Дуси-буфетчицы. Она, видимо из озорства, задала докладчику вопрос, совершенно неуместный на подобном собрании: