Холмин посмотрел по направлению его жеста. На склоне холма, метрах в пятидесяти от них, виднелась верхушка дерева, неясно и расплывчато очерченная в быстро сгустившихся вечерних сумерках.
— Так пошли туда, — сказал Гундосов.
Забрав кирки и лопаты, могильщики, вместе со своим взводным, двинулись вперед. За ними пошли рядом Холмин и Гундосов. Замыкал это вечернее, несомненно странное для постороннего взгляда, шествие тяжело сопевший Бадмаев. Начальник отдела НКВД, годами проводивший дни и ночи в кабинете да в постели, с трудом преодолевал подъем на небольшой холм, покрытый мелким кустарником и скользкой степной травой.
Подъем продолжался до середины холма, а затем, к облегчению Бадмаева, начался спуск в лощину. С каждым шагом очертания дерева становились все яснее и Холмин, напрягая зрение, уже смог разглядеть тонкий кривой ствол молодого дуба и его кудрявую шапку.
Остановившись возле дерева, могильщики сбросили с плеч на землю кирки и лопаты.
— Здесь он зарыт? — спросил, подходя к ним, запыхавшийся Бадмаев.
— Точно, товарищ начальник. Под этим дубком, — откликнулся одни из «чернолапых».
— Давайте скорее раскапывать. По-стахановски. А то времени ждать у меня нет, — приказал начальник отдела и, обращаясь к Гундосову и Холмину, добавил:
— Вообще, товарищи, время для этих раскопок мы выбрали самое неподходящее.
— Почему, браток? — спросил Гундосов.
— Ночь. Темно. И… вообще. Надо бы днем.
— Ничего, товарищ начальник, — сказал взводный, — Скоро посветлеет. Луна вот-вот взойтить должна. А яму ребята отроют в момент. Работа привычная.
— В гробу его похоронили? — спросил Холмин.
В голосе взводного прозвучало удивление:
— Да что вы, товарищ? На всех ликвидированных гробов не напасешься. Зарыли, как есть.
— И глубоко?
— Зачем глыбоко? Мы для одиночек глыбоких ям не роем. Засыпали слоем земли в полметра и хватит. Так, ребята?
— Точно, товарищ комвзвода. Более и не требуется, — откликнулся голос кого-то из «чернолапых».
— Ну хватит разговоров! Давайте раскапывать яму! — нетерпеливо прогудел Бадмаев. — Если быстро справитесь, я вам премию выдам.
— Давай ребята! Начинай! — скомандовал взводный.
Могильщики, засучив рукава мундиров дружно принялись за работу. Кирка и две лопаты врылись в землю. Холмин и Гундосов закурили. Бадмаев хотел закурить тоже, но его руки так дрожали, что он сломал спичку, смял папиросу и просыпал табак из нее. Выругавшись, он отбросил курево в сторону.
— Что, браток, нервничаешь? — спросил Гундосов с нескрываемой насмешкой в голосе.
— Нет. Просто так… Прохладно стало, — запнувшись ответил начальник отдела.
— Какое там — прохладно. Теплынь, как в Южных морях. — возразил Гундосов и, помолчав, насмешливо осведомился: — А, может ты сдрейфил, товарищ майор НКВД? С перепугу дрожишь, может?
Сердито засопев, Бадмаев промолчал…
Прошло, вероятно, не меньше получаса, а могильщики все еще не закончили свою работу. Закуривая вторую папиросу, Гундосов произнес с досадой:
— И чего они так копаются? Давно бы уж пора вырыть. Сколько же можно ждать, чорт возьми…
Бадмаев перебил его дрожащим басом:
— Вы бы хоть про него не упоминали, товарищ полковник.
— Про кого? — не понял Гундосов.
— Да вот, о ком вы сказали последние слова.
— Про чорта, что ли?
— Ну да.
— Неужели, ты в него веришь, майор НКВД?
— Ну, это мое дело. А только в такую ночь про него разговаривать не нужно…
Их спор прервал вылезший из вырытой ямы «чернолапый», тот что был побойчее своих товарищей. Только что взошедшая луна осветила его лицо: оно было потное и растерянное.
— Нету, товарищ комвзвода, — хрипло произнес он, разводя руками.
Взводный и Бадмаев одновременно шагнули к нему и их вопросы слились в один возглас:
— Как нету?! Кого нет?!
Парень опустил рукав мундира и, вытирая им пот со лба, ответил:
— Зарытого нету. Уже больше метра земли выбросили, а ни до чего не дорылись. Яма пустая и дальше вглыбь твердый грунт.
— Как же так? Не может быть, — забеспокоился начальник отдела. — Ну-ка, я сам посмотрю. Зажгите кто-нибудь фонарь. Товарищ взводный! Скорее…
— Нету у нас фонарей, товарищ начальник, — откликнулся взводный. — Еще на прошлой неделе батарейки для их кончились. Перегорели, значит. У кажного конвоира фонарь имеется, а нам дали два на весь взвод. И по четыре батарейки в месяц.
Бадмаев с досадой отмахнулся от него, и прогудел отрывисто и раздраженно:
— Надо было мне сказать. Я бы свой фонарь захватил… Ну, посветите хоть спичкой, кто-нибудь!