С той ночи, когда Холмин впервые увидел «руку майора Громова», прошла неделя. За это время, кроме исчезновения документов, никаких особенных происшествий в отделе НКВД не произошло. «Рука» больше не появлялась и ничем не напоминала терроризованному его отделу о своем существовании.
Постепенно энкаведисты успокоились и, наверстывая упущенное время, с удвоенной энергией взялись за «выкорчевывание врагов народа». Чистка в городе и прилегающем к нему районе развернулась вовсю; количество арестов, осуждений и расстрелов увеличилось в несколько раз. Энкаведисты «по-стахановски выполняли важнейшие государственные задания».
Коснулась чистка и самого отдела НКВД. По распоряжению Гундосова там было объявлено врагами народа и арестовано несколько следователей и теломехаников. Их коллеги на допросах предъявляли им странные обвинения в том, что до этого никак не считалось преступным в энкаведистской среде: превышение следовательской власти и применение методов физического воздействия к подследственным.
Дважды Гундосов «свистал, всех наверх» — приказывал созывать общие собрания работников отдела, Холмин был на этих собраниях, хотя и мог уклониться от посещения их. Собрания его не интересовали, но он надеялся, что на них, может быть, узнает что-либо новое о майоре Громове и его «руке». Ничего нового узнать ему не удалось: собрания были заполнены обычной болтовней о повышении чекистской бдительности, развертывании чистки, борьбе с врагами народа и тому подобном, давно известном и надоевшем всем собравшимся.
Отдельский буфет Холмин посещал теперь аккуратно. Дуся кокетничала с ним больше, чем с другими, — видимо он ей нравился, — но ничего интересного о «руке» сообщить ему не могла.
— Такое получается, Шура, что все молчат, как рыбы, — отвечала она на его расспросы.
— Не хотят говорить? — спрашивал он.
— Мне сказали бы. Но не знают ничегошеньки. Такого секретного дела тут еще не было…
Дважды Холмин навестил Ольгу Громову. В первый раз она встретила, его по-прежнему холодно и неприязненно, но во второй — несколько приветливее. Он был этим несказанно обрадован и в мыслях начал называть ее Оленькой…
Увлечься по-настоящему «делом руки майора Громова» Холмину первое время мешали сомнения.
— Правильно ли я поступаю? Следует ли помогать энкаведистам? — спрашивал он сам себя.
К этим вопросам он старался подойти с разных точек зрения. Однако, результат таких подходов был одинаковым. Со всех точек зрения получалось, что заключенный, помогающий энкаведистам, поступает более, чем неправильно, поступает предательски по отношению ко всем ущемленным и угнетаемым советской властью.
— Но ведь я же не по своей воле. Меня заставили, — пытался он найти оправдание.
И сейчас же возражал сам себе:
— А зачем в чекистские дела влез? Надо было отказаться.
— Но тогда бы меня расстреляли.
— В конце концов и расстреляют. Без этого не обойдется.
— Бежать нужно, пока есть возможность.
— Но ведь «дело руки майора Громова» очень уж интересное. Хотелось бы его расследовать до конца.
— «Руку» найдешь, а голову потеряешь. Вот и будет тебе расследование…
У героев произведений некоторых писателей иногда происходит этакое внутреннее раздвоение личности. Внутри одного человека вдруг начинают разговаривать двое разных людей: один что-нибудь утверждает, другой не соглашается и возражает. В некоторых случаях это тянется долго, на протяжении нескольких глав, нестерпимо надоедая читателю.
У Холмина, в отличие от вышеприведенного литературного шаблона, произошло «рязпятерение личности». В нем разговаривали сразу пятеро: один утверждал, другой отрицал, третий обвинял, четвертый оправдывался, пятый ехидничал и называл остальных дураками. После долгих разговоров, на которых автор не рискует останавливать внимание нетерпеливого читателя, все пятеро пришли к такому компромиссному решению:
— Искать «руку майора Громова» не для энкаведистов, а для себя. В случае ее нахождения бежать немедленно…
На телеграмму Бадмаева, из карагандинского концлагеря был получен неожиданный короткий ответ:
«Заключенный Беларский к месту заключения не прибыл».
По настоянию Холмина, начальник отдела сделал несколько телеграфных запросов в разные инстанции НКВД. В результате выяснилось, что по пути в концлагерь, Беларскому удалось бежать и он не разыскан.
— Как же это вы до сих пор не знали о бегстве вашего заключенного? — не без удивления осведомился у Бадмаева Холмин.