— Всего-то?
— Да, всего. Но самое поразительное не это. Самое поразительное, что информация об этом заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР была опубликована в зарубежных выпусках ТАСС. Всего три строчки: за военные преступления на десять лет лишения свободы осужден командир 20-й Эстонской дивизии СС штандартенфюрер СС Альфонс Ребане. У твоего отца, Роза, была потрясающая способность попадать под все колеса истории. Но на этот раз ему повезло. Хрущев попытался слегка раздвинуть „железный занавес“. И столкнулся с очень неприятными вопросами. Расстрел органами НКВД польских офицеров в Катыни. Судьба шведского дипломата Рауля Валленберга. Советы, разумеется, все категорически отрицали. На Западе шли разговоры и о судьбе Эстонской дивизии. Не слишком активные. Кого там интересовали какие-то эстонцы? Но шли. И тогда в Москве сделали сильный пропагандистский ход: судили Ребане и дали ему десять лет.
— Что свидетельствовало о гуманности советского правосудия.
— Нет, Роза. Смысл был в другом. Смысл был такой. Реакционные круги Запада пытаются грязными инсинуациями дискредитировать СССР в глазах мировой общественности. Муссируются клеветнические слухи о якобы расстреле польских офицеров в Катыни якобы органами НКВД, распускается клевета о расстреле Эстонской дивизии. Но, господа: командир дивизии осужден всего на десять лет. А если не расстрелян командир дивизии, о каком тотальном уничтожении дивизии может идти речь? Слухи о якобы расстреле эстонцев не имеют под собой никаких оснований, как и все остальные слухи, которые распространяют враги СССР. Вот так Альфонс Ребане оказался на Колыме. Тебе интересно то, что я рассказываю?
— Как мне это может быть не интересно? Вы рассказываете о той стороне моей жизни, о которой я даже не подозревала.
— Тогда слушай дальше. Я потерял его из виду. И узнал о нем только в семьдесят пятом году. Дело было так. Тем летом в Магаданской области работал студенческий стройотряд Таллинского политехнического института. Строили то ли склады, то ли коровники. Комиссар отряда познакомился там с человеком, который жил на положении спецпоселенца. Без права выезда за пределы населенного пункта. Прозвище у него было Костыль. Он был эстонцем, сильно пил, но когда не пил, был очень хорошим плотником.
— Это был — он?
— Да. Перед отъездом стройотряда он попросил комиссара найти в Таллине его дочь и сообщить ему ее адрес. Твой адрес, Роза. За это он дал ему золотой самородок. Комиссар сначала взялся выполнить поручение, но потом его одолели сомнения. Самородок он каким-то образом сумел провезти. Жадность боролась в нем со страхом, но в конце концов благоразумие победило. Он пришел в Большой дом и сдал самородок. Этот эпизод попал в аналитический отчет Эстонского КГБ. Я знакомился с этими отчетами, меня интересовало все, что происходит в Эстонии. Так я узнал, что Альфонс Ребане жив и находится на поселении в поселке Усть-Омчуг Тенькинского района Магаданской области. Той же осенью я полетел в Магадан. Я встретился с Альфонсом Ребане и отдал ему письма Агнии.
— Вы с ума сошли! Зачем?!
— Ты не понимаешь?
— Понимаю.
— Они были написаны ему, Роза. Ему, а не мне. Они шли к нему тридцать лет. Он должен был их получить. Он их получил.
— Вы даже копий не сняли?
— Нет.
— Но почему? Почему?!
— Не понимаешь?
— Понимаю.
— Да, Роза. Эти письма нельзя копировать. Они могут существовать только в подлиннике. Или не существовать вообще. Последнее письмо, двести шестое, начиналось так: „Любимый мой, мир сошел с ума. Любимый мой, в этом мире есть только наша любовь. Любимый мой, я пишу тебе из Освенцима…“
— Он прочитал эти письма?
— Да.
— При вас?
— Нет. Я разговаривал с ним недолго. Я рассказал ему, как погибла Агния. Я рассказал ему, что ты защитила диссертацию и стала самым молодым доктором наук в Эстонии. Потом отдал ему письма и улетел.
— Вы сказали ему, кто вы?
— Нет. Но он, мне кажется, понял.
— Вы сказали, что стали для меня отцом?
— Нет. Но это он тоже понял.
— Расскажите о нем.
— Высокий, худой. Жилистый. Совершенно лысый. Без зубов. Ходил, не сгибая коленей. Поэтому у него была кличка Костыль. На обеих ногах у него были перерезаны сухожилия.
— Матерь Божья! Чтобы он не сбежал?!
— Да.
— Как жалко, что мы сейчас в храме! Как жалко, что мы сейчас в храме! Я иногда ненавижу наше время. Всю его мерзость. Всю его тупость, пошлость. Сейчас я говорю: в какое прекрасное время мы живем! В какое прекрасное!
— Оно понравится тебе еще больше, когда ты дослушаешь меня.
— Я слушаю вас, отец.
— Мне осталось сказать немного. Но это самое трудное. Летом семьдесят шестого года я получил бандероль из Магаданской области, из поселка Усть-Омчуг. К бандероли было приложено письмо. Писал плотник, с которым Альфонс Ребане вместе работал. Человек, судя по письму, не слишком грамотный. В письме было вот что. После моего отъезда из поселка Костыль пошел к нотариусу и сделал завещание. Над ним смеялись, потому что никакого имущества у него не было. Но потом перестали смеяться, потому что он завязал. Бросил пить, стал копить деньги. Все эти деньги он отдал одному корешу, который собрался в отпуск на материк. Он должен был поехать в Таллин, найти дочь Костыля, передать ей на словах привет от родителя и отдать завещание. Из отпуска он вернулся в начале марта. Аккурат на женский день. Рассказал Костылю, что в Таллине был, дочерь нашел, привет передал, но она вызвала ментовку и его замели…
— Я помню этот случай. Вечером позвонил в дверь какой-то совершенно пьяный мужик, нес что-то невразумительное про привет с Колымы. Пел песню о том, как вставал на пути Магадан, столица Колымского края. Я выпроводила его и захлопнула дверь. Он звонил, стучал, потом стал ломиться. Все это с матом. Я позвонила в милицию. Господи милосердный, так это был посланец Альфонса Ребане!
— Да, Роза, это был он. Сначала его сунули в вытрезвитель, потом внимательно посмотрели документы и передали в КГБ, так как он сидел по пятьдесят восьмой статье. В КГБ его допросили, конверт с завещанием отобрали и приказали убираться из Таллина. Об этом он и сообщил Костылю. О том, как встретила его привет его дочерь. Костыль не расстроился, а даже как бы и засмеялся. Потом ушел к себе в балок, принес оттуда пакет с какими-то бумагами и отдал этот пакет автору письма. На пакете был адрес москвича, который прошлой осенью прилетал к Костылю. Мой адрес. Этот адрес и фамилию Костыль узнал у администраторши гостиницы, где я ночевал. Костыль попросил автора письма переслать этот пакет в Москву, если что. После этого выставил компании три бутылки спирта, а четвертую зажал. Выпил со всеми стакан за женский день и сразу ушел, хотя на улице было под тридцать и задувало. Нашли его в июне, когда сошел снег. Его нашли в десяти километрах от поселка. При нем была пустая бутылка из-под спирта. Ты понимаешь, Роза, почему я так подробно пересказываю это письмо?
— Да.