— Зачем ты вернулся, зачем? — с отчаянием продолжала девушка.
— А лекарства, а бинты? — ответил Антс Райе, забирая пакет. — И ты тоже! — Он схватил девушку за руку.
— Как? И мне уходить? — с волнением спросила Эха Каареп.
— Пошли! Ты нам нужна, — твёрдо сказал сын кузнеца и тотчас же ясно ощутил, что вернулся сюда не только из-за медицинского набора, а и по велению сердца.
Выбежав из аптеки, они сразу увидели — поздно! Посёлок кишел немцами. Ответный огонь наших бойцов удалялся. Антс знал, что следующий наш оборонительный рубеж идёт вдоль речки, километров за девять к северу.
— Может, лучше тебе остаться? — сказал Антс перепуганной спутнице.
— А ты? Дальше ведь не пройти.
— Пройдём. Должны. Найти бы только какое-нибудь пристанище, подождать, пока поутихнет.
— Свернём сюда.
Девушка повела Антса за собой в сад, разбитый у аптеки, и там они нашли укромное местечко между забором и старыми, густыми кустами смородины. Стоило здесь пригнуть несколько ветвей, нарвать лопухов, и оба оказались так хорошо замаскированы, что их мог бы обнаружить лишь тот, кто знал, где они укрылись. Но их никто не заметил.
Минуты медленно текли за минутами, ещё медленнее тянулись часы за часами. В наступивших вечерних сумерках бой, отдаляясь, постепенно утихал, но на улицах посёлка тишина так и не водворялась. Серые, запылённые гитлеровцы шныряли из дома в дом. Нередко до аптечного садика доносились окрики на немецком языке, звон оконных стёкол, разбиваемых прикладом, треск взломанных дверей, визг перепуганных насмерть женщин и детей, одиночные выстрелы.
Когда стемнело настолько, что можно было прокрасться из посёлка, Антс Райе встал.
— Если уходить, то пора трогаться.
— Куда? — безнадёжно спросила Эха Каареп.
— Надо идти, надо добраться до своих, больше ждать нельзя. Я нужен раненым товарищам.
— Безоружный, с голыми руками. На что ты надеешься, как попадёшь к своим?
— Почём я знаю… Правильно поступать в любой обстановке, делать то, что необходимо, — вот наш единственный военный план. Нет оружия — понадеемся на свои руки. Это же сила. Её особенно ощущаешь при виде безруких.
Было уже за полночь, когда Антс и Эха перебрались из приаптечного садика в соседний и осторожно двинулись дальше между сараями, поленницами и кустами. Зеленоватая военная форма юного врача и серый плащ его спутницы мелькали друг подле друга в ночном сумраке. Обёрнутый в светлую бумагу пакет с медикаментами они закамуфлировали широкими листьями лопухов и зелёными ветками. Не говоря ни слова, сдерживая дыхание, они жадно прислушивались к каждому звуку, напряжённо всматриваясь в каждый подозрительный предмет, во всё, что двигалось или шевелилось. Перебегая клеверное поле от канавы к канаве, Антс Райе споткнулся о воткнутый в землю железный штырь. Лошадь, испуганная грохотом боя, оборвала, видно, цепь, скреплённую со штырём.
— На подмогу рукам, если понадобится, — сказал он, поднимая штырь.
Когда с гало рассветать, им снова пришлось спрятаться до вечера. Раздвигая рожь, поникшую от росы и спелого зерна, стараясь не оставлять следов, они зашли далеко в поле, легли на землю и прикрылись колосьями. Эха вскоре уснула. Антс пытался бодрствовать, но встало солнце, утро потеплело, и его тоже охватил тяжёлый сон. Сказалась усталость от многих без сна проведённых ночей.
Они проснулись в полдень, когда солнце палило, проснулись и услышали, что их убежище окружено со всех сторон. Не противником, не преследователями, нет, — просто на поле начали убирать ту самую рожь, что укрыла их. Стрекотала жатка, объезжая поле, со всех четырёх сторон надвигались сноповязальщики.
Ржаное поле раскинулось довольно широко, но всё-таки можно было предположить, что жатву закончат к вечеру. Это не предвещало ничего хорошего, тем более, что на поле кто-то покрикивал по-немецки. И кто-то, по-видимому местный представитель новых властей, громким голосом отдал приказ, где именно жатке завтра приниматься за работу.
— У нас так бывало. косят рожь машиной, а в последней полосе ловят зайчонка, — сказала Эха Каареп. — А тут людей живых заполучат…
Беглецам оставалось одно — ждать. Но даже в обед жнецы никуда не уходили — видимо, им принесли еду на поле. Работа шла почти без перерывов. Стреотанье жатки и шаги сноповязалыциков, шелестящие по стерне, раздавались всё ближе и ближе. Нескошенный участок среди продолговатого поля постепенно сокращался. Очевидно, уборку хотели кончить к вечеру.
— Как же, по-твоему, быть, если нас выкосят отсюда? — спросила Эха Каареп.
— Не знаю, — ответил сын кузнеца.
— Похоже, попались!
— Нет ещё! — У Антса возник, видно, какой-то новый план, и он размышлял. — До этого ещё далеко.
— Выхода-то нету…
— Почему нет? Чтобы им не поймать нас, словно зайцев, мы сами распорядимся: «Кончайте-ка работу, жнецы, да ступайте по домам!»
— Не послушаются.
— Увидим…
Антс Райе знаком велел спутнице оставаться на месте и осторожно пополз на окраину поля. Он добрался до цели вовремя. Дробный перестук жатки удалялся, рожь в этом месте убирала старушка, по самые глаза повязанная платком. Ничего, кроме валков, она перед собой не видела.
Вот теперь-то сыну кузнеца и понадобился железный штырь, найденный прошлой ночью на клеверище. Райе вдавил штырь стоймя в землю, оставив торчать конец примерно на пядь повыше стерни. Прокрадываясь обратно к спутнице, он рукою расправлял примятые стебли, чтобы не оставить за собой следа.
— Ну что? — спросила Эха.
— Поживём — увидим.
Антс чутко прислушивался к тарахтящей жатке. Она отъехала сперва к дальней полевой меже, потом пошла вдоль длинного бокового среза. Тут на её пути лежал довольно крутой склон. По стрекотанью машины можно было заключить, что лошади прибавили ходу, перейдя чуть ли не на мелкую рысь. Райе весь превратился в слух. Наконец-то! Тр-рах! — и стрекотанья словно не бывало.
— Что-то теперь будет? — шепнула Эха Каареп.
— Чёрт побери! — Мужская хриплая речь раздалась возле остановившейся жатки.
— Вязальщики разойдутся восвояси — и всё. Больше ничего, — ответил Антс Райе спутнице, не переставая напряжённо следить за тем, что творилось вокруг. Вдруг да приметят следы, примутся искать виновников…
Слышно было, как несколько сноповязальщиц подошли к замолкшей машине.
— Чего встал? Сломалась, что ли? — спрашивали они.
— Какой-то дурак нашёл осенью штырь на озими и в землю ткнул. Нож поломался, и зубья погнуло. Теперь бросай поле на половине…
Наступила ночь, и они снова пустились в путь — по канавам через поля под защиту кустарника и деревьев и дальше, дальше… Гнусаво гудя, летели снаряды по ночному небу, гремели взрывы, с дорог нёсся рык автомобилей, хлопали винтовочные выстрелы, стрекотали автоматы, — всё это на каждом шагу как бы напоминало: осторожней, осторожней! Новый день и новое тайное убежище. А там снова ночь, туман, ольшаник и снова поля…
На третий день у беглецов не нашлось лучшего пристанища, чем густой придорожный ивняк. Кругом них расстилались ровные сенокосные угодья. За время, проведённое в ивняке, они сильно утомились, потому что по дороге, проходившей не далее нескольких шагов, то и дело мчались вражеские мотоциклисты, верховые, грузовики с пехотой. Весь день Антс был начеку. Он наблюдал за дорожным движением, старался запомнить каждое слово из того, что говорили немцы между собою. Наконец он услышал, как один немец показал другому дорогу в штаб…
Приблизительно за час до полуночи, когда было уже достаточно темно, чтобы отправляться дальше, на дороге показался мотоциклист, мчавшийся в Силлакюла со стороны, оккупированной врагом. Для того, чтобы принять какое-либо решение, оставались считанные секунды, но для Антса хватило и этого. Едва неприятельский мотоцикл поравнялся с придорожным ивняком, как крепкий деревянный кол вонзился в спицы заднего колеса. Запылённого ефрейтора сильным толчком перекинуло через руль. Удар о твёрдое шоссе — и мотоциклист распростёрся с разбитой головой.
— А теперь быстро! — сказал Антс Райе. — Вот мы и не с голыми руками.
Его военной добычей стали ручные гранаты, взятые вместе с поясом, и автомат.
Беглецы пустились по широкому сенокосному лугу, надеясь в этот раз больше на свою быстроту, чем на осмотрительность.