— Верно, — отозвалась Рала.
— Шутишь?
— Вовсе нет.
— Не то чтобы я вмешивался в твои дела, но я-то уже умер и знаю: не так-то это приятно.
— Я больше не могу, — прошептала Рала.
— Понимаю. Хм. Больно, да?
— Боль я могу терпеть.
— Что может быть хуже боли?
— Ужас, Талон. Страх.
— Ясно. Это трудно вынести.
— Ты восстал из мертвых, только чтобы сказать мне это?
— Что? Да. Нет! Ну вот, ты сбила меня с мысли.
— К делу, Талон! Я умру, и мы будем вместе.
— Плохая идея. Я умер слишком рано. Совершил ошибку. Учись на моих ошибках.
— Какая же это ошибка? Что ты мог поделать?
— Убежать, когда в меня летела палка, — ответил медведь.
— Послушай, Талон. Я не могу больше. Я устала. Мне страшно. Я хочу спать.
— Ты уже говорила. Помнишь, что мы делали в лесу?
— Охотились?
— Конечно! Охотились. На кроликов. Весело было?
— Только не кроликам.
— Верно. А помнишь, что делали кролики?
— Убегали.
— Именно. А помнишь, как они убегали?
— Перебегали от одного укрытия к другому.
— Именно так они и делали! Мелкие поганцы. И как часто им удавалось уйти?
— Часто.
— Вот-вот, девочка моя. Очень часто, — усмехнулся Талон. — Понимаешь, к чему я клоню?
— Я должна бежать?
— Умница! Узнаю свою Ралу! Побежали вдвоем! Как прежде, в лесу. — Талон так взглянул на Ралу, что та едва не расхохоталась.
— Но как это сделать? Я и пошевелиться не могу. Меня заперли в этой машине.
— Знаешь, в чем прелесть смерти? — шепотом спросил Талон.
— Нет. Наверное, в том, что все позади.
— Да что ты знаешь о смерти! Нет, совсем наоборот. Главное — впереди, все только начинается, дочурка! Дух обретает свободу. Свободу от разума, ведь разум — это тюрьма, а заботы и страхи — в ней тюремщики. Когда умрешь, дух вырвется на свободу сквозь прутья решетки и ты, наконец, поймешь, что такое свобода.
— Ближе к делу, Талон.
— Я научу тебя, как освободиться от оков.
— Правда?
— Разумеется, ты не сможешь унестись в космос, увидеть кольца Сатурна и все такое — нет! Для этого пришлось бы умереть по-настоящему. Мы ведь этого не хотим. Послушай-ка! Я научу тебя освобождать дух от разума, и тот станет свободно парить в твоем теле. Это я умею!
Рала рассмеялась.
— Я поняла: на самом деле тебя здесь нет, все это — лишь прекрасный сон, он заставляет меня забыть о боли. Но продолжай!
— Некогда спорить, хотя мне есть что ответить. Скажу еще вот что: то, что вы, живые, называете снами, на самом деле — нечто иное. А теперь идем! — И Талон протянул ей свой огромный коготь.
Рала колебалась.
— Идем же! — проревел Талон. — Пора убираться отсюда.
Генерал Тиктак пребывал в прекрасном настроении. В последнее время такое случалось нередко. Сегодня он приступит к допросу — самой интересной части работы. Воля Ралы сломлена. Что за крик! Не просто крик, а фанфары, сигнал к началу нового этапа их отношений. С сегодняшнего дня он начнет разговаривать с пленницей, и они вдвоем пойдут по следам смерти. Процесс начнется сегодня!
Настала великая, неповторимая минута. Нельзя осквернять ее какой-нибудь глупой болтовней. Первый вопрос особенно важен. Генерал долго над ним размышлял. Нужно дать Рале почувствовать его страсть, нежность, понимание. Задача для настоящего поэта, и генерал Тиктак очень гордился тем, что придумал подходящий вопрос сам.
Медленно и торжественно приблизился генерал к медной деве, склонился над ней и прошептал:
— Испытываешь ли ты [тик] то же удовольствие, что и я?
Рала не отвечала. Конечно, она смутилась, не ожидая столь романтического вопроса, и теперь, вероятно, ищет подходящий ответ. Нужно дать ей немного времени.
Тиктак стал ждать.
А может, она не так его поняла? Или он спросил слишком тихо? Несколько минут спустя он повторил вопрос, на сей раз немного отчетливей:
— Испытываешь ли ты [тик] то же удовольствие, что и я?
Теперь-то Рала непременно ответит — не хочет же она испортить торжественный момент. Пусть дерзит или ругает его, но только не молчит!
— Испытываешь ли ты [тик] то же удовольствие, что и я? —
прогремел Тиктак, склонившись над медной девой.
Нет ответа.
Генерал Тиктак ничего не понимал. В таком положении любая жертва воспользовалась бы случаем хоть на мгновение забыть о боли. Неужели ей неинтересно знать, кто ее истязатель?
Вдруг его как громом поразила ужасная мысль: да уж не умерла ли Рала? Генерал поспешно проверил приборы. Учитывая обстоятельства, показатели в норме: пленница дышит, сердцебиение ровное. Термометр смерти показывал «шестьдесят восемь».