— Без шлема я бы тут и трех дней не протянул, — заявил Рибезель, с гордостью постучав по воронке на голове. — А кое-кто из моих товарищей изошел гноем после укуса паука.
Укобах натянул ворот плаща на голову.
— Не мог предупредить до того, как мы сюда пришли? Я бы утопился в угольном водопаде.
— Не очень-то легкая смерть, — заверил его Рибезель. — Вода падает в кипящую лаву и испаряется. Сперва ошпаришься, потом поджаришься и, наконец, отравишься ядовитыми газами.
— Далеко до театра? — прервал их Румо.
— Рукой подать. Километра два-три.
— А где держат пленников?
— В самом Театре красивой смерти пленники содержатся в одиночных камерах, — ответил Укобах. — Но только молодые и сильные. А еще рядом с театром есть здание, где держат не слишком опасных пленников. Стариков обычно. Огромная общая тюрьма. В общем, чтобы освободить всех вольпертингеров, тебе предстоит взломать две тюрьмы.
По тоннелю прокатился гул. Стайка светящихся мошек взметнулась в воздух.
— Что это? — испугался Укобах.
— Труба лопнула, — пояснил Рибезель. — Если повезет, наш тоннель не затопит.
— А если не повезет? — поинтересовался Укобах.
Рибезель пожал плечами.
— Кто охраняет Театр красивой смерти? — продолжал расспросы Румо.
— О, всего-то пара сотен вооруженных до зубов солдат, — отвечал Укобах. — А еще — медные болваны. Для тебя — раз плюнуть. — И он истерично рассмеялся.
— На это можно взглянуть и по-другому, — возразил Рибезель. — Да, стражников много, но они охраняют вольпертингеров и короля. Нападения извне никто не ждет. Тем более теперь, когда театр стерегут медные болваны.
— Вот только не начинай! — огрызнулся Укобах. — Это безумие! Один в огромном городе! К тому же незнакомом.
— Он прав, — сказал Рибезель, глядя на Румо. — Никаких шансов. Еще не поздно повернуть назад.
— Пути назад нет, — тихо произнес Румо. — Я должен подарить шкатулку.
— Знаю, — вздохнул Рибезель. — Ты говорил.
В ту самую минуту, когда захватчики вторглись в тело Ралы, борьба превратилась в победоносную завоевательную войну, в бойню, в массовое убийство. Нечего было и надеяться защититься. Субкутанный эскадрон смерти пришел не воевать, а победить.
Где бы ни пытались укрыться Рала и Талон, в каждой вене они натыкались на мертвые или умирающие кровяные тельца. Щелканье вражеских воинов заглушало биение сердца. Каждую артерию патрулировал отряд бесформенных вирусов.
В конце концов Рала и Талон решили прикинуться мертвыми, затаившись среди гор умирающих кровяных телец. Из своего укрытия они беспомощно наблюдали за работой неутомимых захватчиков.
— Где нам спрятаться? — Голос Ралы зазвучал совсем слабо.
— Ума не приложу, — растерялся Талон. — Они повсюду. И их все больше.
Никто более не отваживался попадаться на пути всемогущих захватчиков. Те плодились, число их неуклонно росло. Из одного вируса получалось два, из двух — четыре, из четырех — восемь и так далее. Армия идеальных машин смерти постоянно росла, и никто не мог ее остановить.
Если субкутанный эскадрон смерти не был занят погоней или резней, он отравлял кровь, выделяя кислоту, резал нервные окончания клещами, прокалывал вены шипами или прогрызал в них дыры. Кровяные тельца гибли целыми легионами, и Рала чувствовала, что каждый из них, безжизненно падая на дно сосуда, уносил частичку ее сил и воли к жизни.
— Это конец, — прошептала Рала. — Нет смысла обороняться или бежать. Битва проиграна. Они убьют последний кусочек меня, и я умру.
— Ты знаешь, я стараюсь до последнего не терять оптимизма, — отозвался Талон. — Но, боюсь, на сей раз вынужден с тобой согласиться. Никогда не сталкивался со столь разрушительной силой.
— Что будет потом? — спросила Рала.
— Эге, — отвечал Талон, — разве ты хочешь сама себе испортить сюрприз?
— Мы будем вместе?
— Будем. Вот — одним сюрпризом меньше.
— Как бы я хотела сказать Румо, что люблю его!
— Для этого слишком много препятствий, крошка.
— Не могу больше, — прошептала Рала.
— Так не сдерживайся, — ответил Талон. — Там, куда ты попадешь, не может быть хуже, чем здесь.