— Слишком просто!
— Уфф! Ну так, черт побери, придумайте себе имя сами!
— Меня зови Смейк.
— А меня Смейксмейк.
— Тогда меня — Смейксмейксмейк!
— Звать вас Смейком, Смейксмейком и Смейксмейксмейком? Но мы же запутаемся… Вам ничего лучше на ум не приходит?
— Нет, у нас нет фантазии.
— Совсем?
— Мы ее изжили. Ты и представить не можешь, сколько времени прошло с тех пор.
— Много или мало?
— Ты что, смеешься над нами, Смейк?
— А у вас нет чувства юмора?
— Нет. Юмор мы тоже изжили давным-давно.
— Я смотрю, вы много чего изжили.
— Еще бы! Например, мы изжили пространство и время. Боль и смерть.
— Войны и налоги.
— А главное — величину. В любом ее проявлении.
— Вот как? Что же у вас осталось?
— Числа. Только числа вечны.
— Так давайте я буду звать вас по числам. Например, один, два и три, идет?
— Это не числа. Это слова.
— Черт возьми, да называйтесь, как хотите! Вы просто редкостные зануды!
— Ты так и не ответил на наш вопрос.
— Что ты делаешь в нашей подкровной лодке?
— А?
— Я должен заставить биться мертвое сердце.
— Ой-ой-ой!
— Вот так замахнулся!
— Не много ли хочешь?
— Доктор Колибриль сказал…
— Этот Колибриль действует мне на нервы, хоть мы и не знакомы.
— Сперва обозвал нас крохами…
— Исчезнувшими крохами!
— Потом уволок нашу лодку…
— А теперь хочет совершить чудо.
— Колибриль говорит, чудес не бывает. А вот наука может достичь уровня чуда. Думаю, он рассчитал, что исчезну… что вы мне поможете.
— Ох уж этот Колибриль! Как же, станем мы помогать совершить чудо тому, кто украл пашу лодку. При том, что чудес не бывает.
— С чего нам тебе помогать?
— Назови хоть одну причину.
— Скажем так, речь идет о делах сердечных.
— Разумеется — о кардиологической операции.
— Нет, я имею в виду любовь.
— О, боже!
— Любовь мы тоже давно изжили.
— Знаешь ли ты, что любовь — это такой ряд чисел, что, если вычесть из него такой же ряд чисел, получится «ноль».
— Такое выйдет с любым рядом чисел.
— И тебя это не пугает? Если станешь слишком долго об этом думать, то…
— Ах, оставь его в покое! Так что там за любовная история?
— Вот только не надо сантиментов! Это в прошлом! Мы изжили всякую сентиментальность.
— Да ведь я просто спрашиваю! Собираю факты. Голые холодные факты.
— Это история любви, победившей смерть.
— Не может быть! Как роман… ой, то есть расскажи поподробнее! Больше голых холодных фактов.
— Эта любовь такая огромная и чистая! Влюбленным не раз пришлось сразиться со смертью, чтоб быть вместе, но, похоже, на сей раз смерть взяла верх.
— Как ужас… ой, я хочу сказать интересно. Какие холодные голые факты! А дальше?
— Да, дальше!
— Дальше, дальше!
Ворота на арену открылись, и Гаунаб всхрюкнул от удовольствия. Схватив подушку, прижал ее к груди, предвкушая, как во время бойни разорвет ее и будет разбрасывать перья.
— Кольско гертинперволей конпричат дменые ваболны? — спросил он Фрифтара.
— Я велел вывести на расстрел полдюжины, — отвечал тот.
— Льтоко сешть? — Гаунаб казался разочарованным. — Ловамато! Чепому не надведцать?
— Я велел медным болванам убивать медленно, выпустив как можно больше стрел. Все решат, будто убито дюжины две.
Ухмыльнувшись, Гаунаб снова стал глядеть на арену.
Фрифтар снова стал хозяином положения в Театре красивой смерти. Отныне вольпертингеры начнут истреблять друг друга вместо того, чтобы уничтожать драгоценных бойцов. Тройной бой ознаменует начало конца этой гордой расы. Вольпертингеры придут и уйдут, театр и Бел останутся навеки. Все шло великолепно, но Фрифтар чувствовал себя неважно. Несмотря на веселье, ему так и не удалось отделаться от неприятного ощущения, охватившего его утром при виде мертвой вольпертингерши в медной деве. Что, если он подхватил грипп? Но он никогда не болел гриппом и не знал, что при этом чувствуют.