Тысячу раз Рольф прокручивал в голове это мгновение: вот он врывается в ложу, берет в заложники короля и требует освободить Ралу.
Лишь теперь до Рольфа дошло: Ралы нет в живых, освобождать некого. Рольф мог бы отомстить королю, но тот сбежал. Лишь две дюжины солдат в черной форме, с оружием наготове шли прямо на него. Вся ложа озарилась вдруг ярким пламенем, но — вот что странно — огонь был не горячий, а холодный, он не обжигал, а обдавал леденящим холодом.
Кто мог — отвел взгляд, а кто не мог — стал свидетелем ужасной бойни. Рольф мелькал то тут, то там, он был проворнее, яростнее, опаснее любого из своих врагов. Вооруженный целым арсеналом, Рольф не забывал и про зубы. Вокруг него все трещало, лопалось, раскалывалось надвое, то и дело раздавались душераздирающие крики. Белое пламя Рольфа на сей раз горело особенно долго и ярко.
Когда Урс забрался на балкон, никто из королевской стражи не уцелел. Урсу оставалось лишь остановить Рольфа.
— Довольно, — проговорил он. — Они все убиты.
Румо и Ушан Делукка дрались на арене спина к спине.
— Вжик, вжик, вжик! — покрикивал учитель фехтования, размахивая шпагой. Солдаты так и падали, будто марионетки, которым перерезали нитки.
— Знаешь, что мне больше всего нравится тут, внизу, Румо? — крикнул Ушан.
— Нет! — откликнулся Румо.
— То, что здесь нет погоды!
Румо не отвечал. Он занят, некогда болтать о погоде.
— Битва! — постанывал Гринцольд. — Наконец-то битва!
— Осторожно! Сзади! — кричал Львиный Зев, и Румо вовремя уворачивался от удара топором.
— Руби! — прорычал Гринцольд, и Румо повалил наземь солдата с топором.
— Хочу попросить прощения, — продолжал Ушан.
— За что?
— Я недооценил тебя, парень.
— Берегись! — завопил Львиный Зев. — Слева! Меч! Пригнись!
Румо пригнулся, и меч просвистел у него над головой.
— Контрудар! — скомандовал Гринцольд. — Двойной угловой!
Схватив меч обеими лапами, Румо размахнулся и раскроил шлем солдату.
— Они отступают, — заметил Львиный Зев.
— Уже? — разочаровался Гринцольд.
Театральная стража и впрямь отступала. Солдаты поняли, что численным превосходством вольпертингеров не напугать: почти все они продолжали драться на арене, усеянной трупами. Стражники отступали в глубь театра.
Румо поднял взгляд на трибуны.
Публика бежала в панике. Зрители визжали, толпились в дверях, спотыкались и падали. Вольпертингеры преследовали их, будто разъяренный пчелиный рой. Прыгая по трибунам и хватая солдат, вольпертингеры одним своим видом нагоняли ужас. Особенно паниковали беляне. Они толкались, напирали, насмерть затаптывали сограждан. Прежде они наблюдали дерущихся лишь издали, и лишь теперь поняли, что значит бояться за свою жизнь.
Медные болваны даже прицелиться не могли — так быстро мелькали вольпертингеры среди зрителей. Время от времени они беспорядочно стреляли в толпу, но попадали больше в белян, чем в мятежников.
Румо обтер меч об одежду убитого солдата. Это еще не победа, это лишь начало битвы. Театр красивой смерти пошатнулся, но Румо твердо решил расшатать весь Бел до самых основ. Он отомстит за Ралу.
Смейк перестал мурлыкать. Электрическое жужжание смолкло, и лодка остановилась.
— Мы на месте? — спросил он.
— Нет, — ответила исчезнувшая кроха номер один.
— Но мы в сердце, — сказала исчезнувшая кроха номер два.
— В мертвом сердце, — добавила исчезнувшая кроха номер три.
— Почему мы остановились?
— Кажется, мы что-то слышали.
— Здесь? Здесь все мертво.
— Видимо, мы ошиблись.
— Я думал, вы никогда не ошибаетесь.
— Это и настораживает. Если нам кажется, будто мы что-то слышали, значит, мы что-то слышали.
— Но теперь ничего не слышим.
— Ну, можем плыть дальше? — спросил Смейк.
— Минуточку, — сказала исчезнувшая кроха номер один.
— Нужно принять важное решение, — сказала исчезнувшая кроха номер два.
— Вопрос жизни и смерти.