— Это верно, — согласился Торгейр. Затем чуть насмешливо глянул на Свету. — Смотрю, ты не торопишься учить её нашему языку, а, Ульф? А то мог бы приставить к ней человека, чтобы ходил по пятам, говорил все время, как что называется. Какого-нибудь воина постарше. Жена ярла может иметь стражу, это не простая баба. Но я тебя понимаю. Молчаливая жена — дар богов. Его надо беречь.
Света, успевшая плеснуть вина и мужу, уселась на лавку. Хмуро посмотрела на Торгейра, одной рукой взялась за ножны…
— Бабы, если им надо, и без слов могут обойтись, — хмуро буркнул Ульф. — Но ты не сказал про тропинку. Так есть она там или нет? Или где-то заготовлена лодка?
— Зачем это тебе, Ульф? — как-то очень искренне удивился Торгейр. — На выходе нас будет ждать твой драккар. Зачем тебе какая-то тропа?
Значит, она все-таки есть, успела подумать Света.
И каюта вместе с Торгейром, сидевшим наискосок, через стол, вдруг подернулась черной дымкой. Разом, словно задернули черный занавес. Света оцепенела…
В этой тьме тут же появился человек. Молодой мужчина, одетый в неприглядную темную рубаху с кожаными завязками у горла. Светло-рыжие космы падают ниже плеч, лицо напоминает лицо Торгейра — только у того, кто возник посреди мрака, углы нижней челюсти расходятся пошире. И подбородок короче, чем у Торгейра. Брови нависают над глазами, мешая разглядеть их цвет.
А следом человек исчез — вместе с черной пеленой. Возникло другое…
Это был город, и он горел, но лишь наполовину. Словно дома разделяла незримая черта. На другой половине горбатились длинные крыши, засыпанные снегом. Над крышами бушевала метель, взметая громадные вихри.
И посередине заснеженной части вихри сплетались в белый жгут, короткий, таявший в темно-сером небе.
А на той половине, что горела, ветер закручивал по воздуху столбы дыма. Посередине они сходились в темный столб, тоже недлинный, конец которого размазывался в небе…
Город, наполовину горевший, наполовину засыпанный снегом, стоял у Светы перед глазами пару мгновений. А затем все растаяло, проступила каюта, лицо Торгейра напротив — и уже напоследок, поверх всего этого, мелькнул силуэт, до боли напоминавший Ульфа. Призрачный, размытый…
Света сглотнула, ощутив дрожь в теле. Выпустила ножны. Левая ладонь почему-то была мокрой, словно вспотела.
Она пришла в себя как раз вовремя, чтобы услышать слова Ульфа:
— А где выходит подземный ход? Далеко придется идти до главного дома крепости?
Торгейр что-то жевал, одновременно поднося к губам кубок. Того, что она несколько мгновений смотрела на него, но видела совсем другое, сын конунга, похоже, не заметил.
Как и Ульф, подумала Света. Мысль эта пролетела в уме блеклой тенью — словно не было сил даже думать. Она глубоко вздохнула, потянулась к ножу и хлебу…
Рука Ульфа вдруг поймала её левую ладонь, крепко сжала.
Заметил, подумала Света, радуясь ощущению крепкой хватки его пальцев. Их теплу.
Ну да, у него же нюх.
— Где кончается ход, узнаешь на берегу, — заявил Торгейр. — При твоей жене я этого говорить не буду, ей такое знать незачем. Вдруг этот ход мне ещё пригодится? Когда все кончится, превращу его в подземную кладовую. Главное, чтобы ты про вход не проболтался!
Ульф, погладив напоследок Светину ладонь, убрал руку. Она сунула в рот ломтик мяса, хлеб. Прожевала, не чувствуя вкуса.
— Отправимся туда уже после полуночи, — сказал Ульф. — Ближе к рассвету стражников начнет клонить в сон. Остальное увидим в крепости… как ты думаешь, чего можно ожидать от Сигтрюга?
— Понятия не имею, — с набитым ртом пробурчал Торгейр.
И дальше они заговорили о своем — сколько стражников может сторожить главный дом, где находится опочивальня Сигтрюга, не перебрался ли он в другие покои…
Света ещё два раза бралась за ножны, но видений больше не было. Только слабость накатывала — всякий раз, когда она касалась глубоко прорезанной руны.
***
Торгейр встал из-за стола лишь после того, как кувшин с эласским вином опустел. Ульф вышел из каюту вместе с ним — но вскоре вернулся. Объявил, закрывая за собой дверь:
— Посуду в кладовую я отнесу сам. Пока на драккаре чужие, тебе по нему лучше не бегать. Хватит и того, что сегодня в помывочную ходила одна. Сундуки и лавки заберут завтра, сейчас люди уже спят…