Выйдя на рейд, «Вильгельм Густлов» освободился от четырех буксиров, простившись с ними протяжным низким гудком, и, запустив на средний ход свои восьмицилиндровые машины, пошел в сопровождении тральщика на юг в соседний Данциг. Приняв там на борт еще одну партию беженцев, которых разместили на «солнечной» палубе, а также несколько десятков раненых из только что прибывшего санитарного поезда, он отошел от берега и направился на восток к центру Данцигской бухты. Но его снова остановили, умоляя взять еще несколько сотен человек с оказавшегося там судна. Доведя общее число людей на борту до десяти с половиной тысяч, лайнер вышел на разминированный фарватер и, набирая ход, стал поворачивать влево. Описав плавную дугу, он обогнул Хельскую косу и устремился на север в открытое море. Впереди его поджидал жиденький эскорт — старый эсминец и еще более старый торпедолов.
— Что с «Ганзой»? — спросил капитан Фридрих Петерсен стоявшего рядом с ним на мостике военного коменданта. Так назывался теплоход, который должен был составить им компанию.
— Не знаю. Какая-то неисправность. Пришлось ее оставить. Каким ходом вы намереваетесь идти ?
— Двенадцать узлов.
Корветтен-капитан Кригсмарине, он же военный комендант судна Вильгельм Цан, вопросительно посмотрел на капитана.
— Мы не можем идти быстрее, — пояснил тот. — Во-первых, это запрещают инструкции при минной опасности. Во-вторых, ремонт обшивки вала винта производился наспех, и я не уверен в его качестве. Не забывайте также, что экипаж, точнее его остатки, потерял навыки за прошедшие годы. На восемьдесят процентов мы наспех укомплектованы хорватами.
Они замолчали, всматриваясь в силуэт одинокого эсминца, маячивший прямо по курсу. Петерсен — пожилой капитан гражданского флота — стал обмениваться короткими фразами с двумя другими гражданскими капитанами, приданными экипажу «Густлова» в качестве усиления. Они имели опыт плавания в этих водах и должны были поочередно вести судно под общим управлением Петерсена. Таким образом, суммарное число капитанов на мостике иногда достигало четырех.
В это время на связь вышел второй корабль сопровождения — торпедолов «ТF19 ». Он сообщил об открывшейся течи и попросил разрешения вернуться в порт.
— Нет, вы видите, что творится?! — возмущался комендант. — Обещали кучу кораблей, а в итоге остался один «Леве»! Не ровен час, и он заявит о неисправности и запросится домой.
— Какой сегодня день? — спросил Юлинг соседа.
— 30 января, вторник. Ты уже третий раз об этом спрашиваешь. Боишься куда-то опоздать?
— Как позвать врача или санитара?
— Тебе плохо?
— Да.
Когда через некоторое время появились медсестры, сосед, к которому одна из них обратилась «господин оберлейтенант», сказал, что его товарищу плохо и он просит доктора.
— Ну, как дела? — поинтересовался пришедший врач, присев с краю на кровать Юлинга.
Это был тот самый полноватый и совершенно лысый человек, с которым они уже препирались накануне. Из-под белого халата виднелся мундир. Врач сделал вид, что ничего не помнит о предыдущем разговоре.
— Ваше ранение достаточно серьезно, большая потеря крови, так что придется потерпеть.
— В каком вы звании? — спросил Юлинг,
— Оберфельдарцт.
— Господин оберфельдарцт, мне необходимо поговорить с капитаном. Это очень важно.
— С капитаном этого корабля? — удивился врач, переглянувшись с сестрой и раненым оберлейтенантом.
— Да. Это чрезвычайно важно.
— Но капитан сейчас занят, господин… гауптштурмфюрер, — сказал врач, сверившись с больничной картой пациента. — Это совершенно исключено.
— Речь идет об очень важной информации. Поймите. Через несколько часов будет поздно!
— Но я не могу вызывать капитана к раненым по их просьбе. Я даже не знаю, где он находится. Это громадный корабль. Я могу позвать кого-нибудь из команды. В конце концов, вы можете сказать мне, и я постараюсь передать ваше сообщение на капитанский мостик.
Юлинг в отчаянии отвернулся к стене и закрыл глаза. Потом он снова стал просить доктора, доказывая, что это секретная информация и он может сообщить ее только капитану судна.
— Ну хорошо, хорошо. — Оберфельдарцт посмотрел на стоявшую рядом сестру и вздохнул. — Я попробую. А вы успокойтесь и постарайтесь уснуть.
Похлопав Юлинга по здоровой руке, он встал и вместе с сестрой вышел из палаты.
— Чертов эсэсовец! Хельга, вколите ему что-нибудь, чтобы он спал и хотя бы до завтра не приставал со своими причудами. А Краммер еще уверяет, что у него с головой всё в полном порядке!
— Он только начал отходить от морфия и хлороформа, герр доктор, — сухо напомнила сестра.
— А, черт! — доктор махнул рукой и быстро пошел по коридору.
Раненый оберлейтенант тем временем сочувственно посмотрел на Юлинга, хотел ему что-то сказать, но передумал. Он лег на подушку и снова принялся читать книгу. Юлинг же, прекрасно понимая, что этот лысый оберфельдарцт никуда не пойдет, подумал: будь что будет.
Потом он всё же решил сделать последнее, что еще было в его силах. Он попросил у соседа клочок бумаги и карандаш. Оберлейтенант вырвал из своего блокнота листок и протянул Юлингу. Видя, что тот собирается писать, он предложил ему также и книгу. Юлинг, прижав к ней левой ладонью бумагу, пытался пальцами этой же руки накорябать первое слово, но листок скользил вслед за карандашом.
— Хочешь, я напишу? — видя его потуги, предложил оберлейтенант.
Юлинг отрицательно покачал головой. Решив сделать по-другому, он раскрыл книгу и подоткнул бумажку в место сшивки страниц, после чего она перестала скользить. С трудом накорябав несколько слов, он сложил бумажку вчетверо и тут только обратил внимание на текст в самой книге. Это была пьеса в стихах. Юлинг левой рукой поднял небольшой потрепанный томик и прочел:
Откинувшись на подушку, он стал думать, с чем связано в его памяти это пророчество Макбету. С закрытыми глазами он на разные лады повторял про себя знакомые строчки и вдруг увидел лицо старика в широкополой шляпе. Его фигура приближалась из тумана. Вокруг угадывался частокол кирпичных колонн с отбитой штукатуркой. И Юлинг отчетливо вспомнил римского профессора. Кажется, его звали Полигар. Что же он тогда ему напророчил? Слова вычислителя судеб Юлингу хорошо запали в память. «Тот, который уже умер, и тот, кто еще не родился». Эти двое якобы должны были оказать влияние на его судьбу. Что ж, того, кто еще не родился, теперь уже вполне можно назвать. Это Дворжак. А вот тот, кто уже умер? За последние годы умерло столько людей… Как может умерший воздействовать на живого?.. Что остается от них? Их прижизненные деяния, распоряжения, которые продолжают исполняться. Память о них. Их имена… Имена!