— Ладно, неважно.
Еще через несколько минут медленно проезжавшее мимо них такси или просто старый, много повидавший на своем веку частный «Мерседес» дал короткий вопросительный гудок, и Ротманн махнул рукой. Они уселись на заднее сиденье, и очень пожилой, добродушного вида шофер, старательно вертя головой, стал выруливать на центр улицы.
— Хороший будет денек, — сказал он, довольный не то пассажирами, не то просто жизнью. — Куда прикажете?
— Нам нужен госпиталь на Эльфенкенигштрассе. — Шофер несколько секунд сосредоточенно крутил руль, как видно, что-то усиленно припоминая, потом переспросил:
— Как вы сказали?
— Эльфенкенигштрассе, — неуверенным голосом медленно повторил Ротманн.
Старик сбросил скорость и, подрулив к обочине, остановился. Обернувшись, он сказал с удивлением:
— Что-то я не припомню такой улицы, господин офицер. Где это?
Ротманн посмотрел на Антона взглядом, говорившим «Ну, я так и думал», и вздохнул.
— Мы приезжие и, вероятно, что-то путаем. Нет ли здесь улицы с похожим названием ?
— Есть отдельно Эльфенштрассе и отдельно Кенигштрассе, — задумчиво произнес водитель, — а так, чтобы вместе? Нет я никогда не слышал о такой улице. Хотя постойте! Ведь Эльфенштрассе пересекается с Кенигштрассе! И там на перекрестке недавно открыли новый военный госпиталь.
— Вы уверены?
— Конечно.
— Что ж, тогда едем на этот перекресток.
Старик снова вырулил на середину улицы, и они покатили в сторону показавшейся вдали большой, сверкающей на солнце реки и переброшенных через нее мостов.
— Что творится! Настоящее переселение народов. Между прочим, в цирке сегодня, несмотря ни на что, праздничное представление. Вы знаете, что завтра День святого Валентина ?
Они сделали поворот и выехали к набережной.
— Эльба! Наша красавица! — гордо произнес старик, осторожно ведя машину и часто подавая короткие сигналы. — Нигде она так не хороша, как в окрестностях Дрездена. На севере она, конечно, полноводнее, но зато здесь чиста и свежа, как юная девушка. Я ведь коренной дрезденец. Помню прекрасно, кажется, это было 30 июля, как в нашем Гросс-Гартене зачитывали указ императора о мобилизации. Через месяц и я уже был в учебном лагере под Фрейбургом. Прошел почти всю войну, а летом восемнадцатого был ранен в ногу и с тех пор не могу не то что маршировать, а просто красиво ходить. А какой ты солдат, если не можешь красиво ходить и прямо держать голову? Хотя и насиделись мы тогда в окопах…
— Давно вы работаете таксистом? — поинтересовался Ротманн.
— Восемь лет, — водитель коротко обернулся, — нет, такой улицы здесь никогда не было. Можете мне поверить, господин офицер.
Через минуту он уже снова рассказывал о своем житье-бытье и, как заправский гид, не забывал обратить внимание приезжих на какой-нибудь примечательный дом или церковь. Было видно, что он влюблен в свой город и счастлив, что является его частицей. «Через несколько часов этот добрый старикан лишится своей гордости и отрады, где прожил всю свою жизнь, — с грустью думал Антон. — И тут ничего нельзя доделать». И он, Антон, со своими знаниями будущего, которым могли бы позавидовать все оракулы и Нострадамусы мира, был бессилен что-либо изменить.
— У вас есть родственники где-нибудь за городом? — спросил неожиданно Ротманн.
— У меня сестра живет совсем недалеко. Во Фрейтале. У нее там свой домик — остался после мужа. Это двенадцать километров от южной окраины. — Машина сбросила ход. — Вот ваш госпиталь, — сказал старик, аккуратно припарковываясь у тротуара. — Если это не тот, что вы ищете, то уж извините. Никто в Дрездене не отвезет вас на улицу Короля Эльфов.
Ротманн расплатился со стариком и, перед тем как выбраться из обшарпанного «Мерседеса», сказал:
— Советую вам сегодня же собрать всю вашу родню и отправить на ближайшие дни за город к сестре. Есть сведения, что на Дрезден готовится налет. Возможно, уже сегодня.
Когда Антон выбирался следом, старик вдруг задержал его, схватив за рукав пальто, пошарил у себя в кармане и протянул что-то вроде визитной карточки.
— Если вам еще понадобится такси, звоните в любое время. Спросите папашу Ремера. Меня позовут.
Трехэтажное здание, стоявшее на углу, действительно оказалось госпиталем. Это было видно по белым занавескам на окнах, выглядывающим из-за них на улицу людям в больничных халатах, стоявшим у подъезда «санкам» и курившему у входной двери молодому врачу, вероятно, хирургу, в длинном белом халате, завязанном сзади на тесемки. Под его подбородком висела марлевая повязка, а на халате поверх застиранных были видны свежие пятнышки красно-бурого цвета.
Стоя на противоположном углу перекрестка, Антон с Ротманном молча курили, погруженные каждый в свои мысли. Было одиннадцать часов утра. Спешить, казалось бы, некуда. Если Антон и ошибался с точным временем первого удара, то был совершенно уверен, что это может случиться лишь затемно. А возможно, что и вообще не сегодня, хотя число 13 как нельзя лучше подходило для такого события.
— Не нравится мне такое начало, — резко сказал Ротманн, отшвырнув сигарету. — Ну что, пойдем? Другого адреса всё равно нет.
Перейдя улицу, они вошли вслед за докурившим парнем в белом халате в просторный вестибюль.
— Простите, господин доктор, — обратился к нему Ротманн, — где мы можем найти медицинскую сестру Магду Присс?
— Я здесь недавно и не всех еще знаю, — отвечал тот, — обратитесь вон в то окно. Постучите, там должен кто-нибудь быть.
Они подошли к окошку «Справки», и Ротманн постучал в закрывавшую его фанерную шторку.
Посетителей в вестибюле почти не было. Только в дальнем углу у окна на скамейке сидела женщина в расстегнутой шинели и армейском кепи с орлом люфтваффе над козырьком. На ней были штаны, заправленные в большие солдатские ботинки. «Зенитчица», — подумал Антон. Рядом сидел пожилой человек в больничном халате и с забинтованной головой. «До госпиталя здесь, наверное, была школа», — размышлял Антон, оглядываясь кругом. Высоко на стенах еще висели портреты писателей и поэтов (он узнал Шиллера), ниже располагались стенды, сколоченные из деревянных реек с обрывками каких-то объявлений или расписаний. «Совсем как у нас».
Он упустил разговор Ротманна со служащей госпиталя из окошка.
— Ну что? Что они говорят?
— Пойдемте на улицу, — Ротманн направился к выходу. На крыльце он остановился и спросил:
— Вы хотите есть? Нам нужно убить целый час, потому что как раз в это время у них начинается врачебный обход.
— Так это тот госпиталь, что нам нужен?
— Похоже, что так. Хотя никакой Магды Присс здесь нет и не было.
— Да?
— А вот Эльвира Шнайдер работает, и больной по имени Зигфрид Ротманн лежит в четвертой палате. Как вам нравится такая половинчатость? Нужной улицы нет и вроде бы есть. Номер госпиталя не тот, хотя и похож. Про одну из медсестер, ту, что написала письмо, здесь никогда не слышали, но вторая, упомянутая в нем, существует.
Ротманн нервно усмехнулся и кивком предложил следовать за ним.
— Пойдемте поищем какую-нибудь забегаловку, если в этом городе еще осталось съестное.
В небольшом кафетерии, куда они вошли, было людно. Все места оказались занятыми, но как раз в это время небольшая компания из двух солдат и такого же числа девиц освободила столик недалеко от входа. Подошедшая работница заведения быстро прибрала посуду и, протерев поверхность стола, взглянула на Ротманна, как бы говоря: «Что же вы стоите?» Штурмбаннфюрер повернулся к Антону и, получив утвердительный кивок, бросил свой портфель на один из четырех освободившихся стульев. Они уселись. К ним тут же кто-то захотел присоединиться, но, разглядев майорские погоны на плечах мрачного эсэсовца, отошел прочь.
Пока Ротманн что-то заказывал подошедшему официанту, Антон, решив осмотреться, вытащил из кармана куртки очки. Он мало пользовался ими при хорошем освещении, но в сумерках близорукость давала о себе знать. В том месте, где дужка сочленяется с корпусом, защемилась какая-то бумажка, вытянутая таким образом на свет божий. Антон хотел швырнуть ее на грязный пол, но вовремя спохватился. Он узнал в этом истершемся клочке тот самый листок, что обнаружил когда-то давно в заднем кармане своих джинсов. Это был последний предмет, связывающий его с тем миром, хотя и предметом-то его назвать было трудно.