Дело было почти безнадежное, но Один не упустил шанса. Нащупав скалу концом посоха, он резко обернулся, прижался спиной к стене и изо всех сил кинул Хагал в открытую пасть белой волчицы.
Если бы эту стрелу пустила Мэдди, все могло бы закончиться здесь и сейчас. Но он не был Мэдди, и мысль-стрела, которая должна была вырвать Охотнице горло, лишь безобидно соскользнула по ее плечу и выбила из скалы цепочку искр-подписей, похожих на петарды.
Одину не надо было видеть результат, чтобы понять, что удар попал мимо цели. Сахарок встревоженно завизжал и нырнул головой вперед в каменное гнездо, слишком маленькое, чтобы кто-то крупнее крысы мог последовать за ним. Один почувствовал, как волчица обходит его, не поворачиваясь спиной, и цвета ее сверкают, точно древний лед.
Он потянулся за рунами, но обнаружил, что они недружелюбны. Он столько чар потратил за трехдневный спуск в Мир мертвых, что для схватки осталось меньше искорки.
Скади знала это. Она радостно зарычала, приближаясь, чтобы убить. Она столько времени провела в волчьей шкуре за последние несколько дней, что истинное обличье начало казаться ей неуклюжим и медлительным, и, хотя она нуждалась в нем время от времени (когда хотела поговорить или бросить руны), Скади неизменно чувствовала себя лучше в теле животного. Она снова зарычала и припала задом к земле, готовясь к прыжку, который должен был привести ее к горлу врага.
Но не привел. Вместо этого она ощутила руку на загривке, услышала не вполне человеческий запах и заворчала. Ее оттащили шесть пар рук, при этом Фрей и Хеймдалль бросали руны принуждения, а Браги играл фарандолу, которая делала волчицу беспомощной. Схватка была недолгой. Огрызаясь на захватчиков, Охотница восстановила свой естественный вид и обернулась к ним, белая и красная, шипящая от ярости, в своем истинном обличье.
— Как вы посмели! — Она сразилась бы с любым из них один на один, но шестерым противостоять не могла. — Я имела право его убить…
— Право? — спросила Фрейя. — Рисковать нашими жизнями ради какой-то бессмысленной мести? Послушай, Скади. — Она протянула ей плащ, который та угрюмо приняла. — Мы знаем, что ты сделала.
— Ну так убейте меня, — ответила Скади, — потому что я сделаю это снова при первой же возможности.
Мгновение они стояли лицом к лицу: шесть ванов, Охотница со сжатыми кулаками и сверкающими голубыми глазами и Один, опирающийся на посох.
На некотором расстоянии за ними шли остальные: Этель, Дориан, Адам и Нат, вновь прижимающий Хорошую Книгу к груди. Момент был напряженным, молчание нарушал лишь далекий гул воды, а вместе с ним — вибрация, которая дергала барабанные перепонки, тянула зубы и исходила отовсюду, ниоткуда и еще из какого-то невозможного места между ними.
— Прислушайтесь, — сказал Один. — Вам знаком этот звук?
Все обернулись к нему.
Страж Хеймдалль хорошо знал его. Он слышал его на поле брани в Рагнарёк, когда небо раскололось, солнце и луну поглотила темнота, которая не имела ничего общего с отсутствием света.
Фрей знал его, он слышал его, когда со сломанным мечом и перевернутыми чарами пал в лед.
Фрейя тоже знала его. Она вспомнила тень, похожую на черную птицу в кольце огня — ворона, а может, стервятника. Там, где падала эта тень, не оставалось ничего.
Скади узнала его и поежилась.
Ньёрд, который сражался на границах своего собственного царства, слышал его, когда река Сон вырвалась из берегов и боевой флот мертвых выплыл из царства Хель.
Идун слышала его, поэтому заплакала.
Браги тоже слышал его, хотя ни песен, ни стихов не было написано в тот день. Огонь, и лед, и тень черной птицы; противоборствующие силы столь мощные, что Мировое древо меж ними стонало и раскачивалось. Асгард, Небесная цитадель, Первый мир пал, круша материки. И из Хаоса вышли демоны, скользя между мирами вслед за тенью черной птицы, а ведь все происходило в Срединных мирах, где Хаос слабее всего. К тому же тогда у них были армии: воины, герои, тоннельный народец и люди…
— Я вижу армию, готовую к битве. Я вижу Генерала, стоящего одиноко. Я вижу предателя у ворот. Я вижу жертву.
Голос был тихим, но ясным, и ваны уставились на Этель Парсон. Лишь Один не смотрел на нее, но напрягся при звуке ее голоса.
— Кто это?
— Я Этель Парсон, если вам это что-то говорит, и они утверждают, будто я оракул.
На мгновение Один застыл. Затем улыбка осветила его резкие черты.
— Этель, — повторил он. — Мог бы и догадаться.
Все долго молчали. Потом Один снова заговорил тихим голосом и взял руку женщины в свою.
— Ты ощущаешь себя иначе. Ты не знаешь почему. Ты видишь то, чего не видела прежде. И ты чувствовала что-то внутри, верно? Чувствовала, что должна где-то быть, но не знала где…
Этель молча кивнула. Один не видел этого, но приметил отражение кивка в ее цветах и улыбнулся.
— Это зудело, — продолжал он, — а потом приняло форму. Покажи мне, Этель. Ты знаешь, о чем я.
Этель выглядела удивленной, она немного покраснела. Женщина помедлила, а затем решительным жестом задрала рукав и показала новую рунную метку на руке, горящую ярко-зеленым светом.
Нат от удивления открыл рот. Дориан задохнулся, Адам тупо уставился на метку, и даже ваны потрясенно молчали.
Только Один не удивился и с улыбкой принялся изучать сияющий знак:
— Этель, Родина, — сказал он. — Вторая руна Нового алфавита. Вот уж где не думал ее найти. Пища богов в сочетании со Словом… — Он медленно покачал головой. — Как жаль, что времени мало. И все же нам надо поговорить наедине.
Они общались не больше пяти минут, но глаза женщины успели намокнуть.
— Ты уверен? — наконец спросила она.
— Совершенно, — ответил Генерал. Он повернулся к ванам. — Вы все его слышали, верно? Тот звук. Звук просачивающегося Хаоса. Линии фронта обозначены, враг назван. И единственная наша надежда — за той равниной. Я должен добраться до нее, или все погибнет. Не только боги и даже не только миры — все.
Хеймдалль нахмурился.
— Это тебе пасторская жена рассказала?
Один кивнул.
— И ты ей веришь?
— У меня есть на то причины.
Скади презрительно смотрела на него.
— Даже если предположить, что она говорит правду, между нами и рекой — целая армия. Ты уже видел, на что способно Слово…
— Видел, да.
— И надеешься победить?
— Нет, — признался Один. — Но я считаю, что мы можем сражаться.
Повисла долгая и задумчивая тишина.
— Нас восемь, — наконец сказал Хеймдалль.
— Семь, — уточнила Скади, — и слепой Генерал.
Один усмехнулся.
— Нас восемь против десяти тысяч. Мой любимый расклад.
Хеймдалль оскалил золотые зубы.
— Ставлю на Генерала, — сообщил он.
Ньёрд пожал плечами.
— Что ж, если ты так считаешь…
— Боги! — воскликнула Фрейя. — Вы еще хуже, чем он.
Фрей заметил:
— Я бы еще разок врезал той чертовой черной птице…
Браги затянул песнь победы.
Идун открыла ларец с яблоками, запах которых вполне мог пробудить мертвых…
А Скади заскрежетала зубами и произнесла:
— Что ж, Генерал, ты выиграл. Но это не значит, что все забыто. Если мы выживем — за тобой и твоим братом кровный должок. И на этот раз не надейся отделаться от меня обещаниями…
Один улыбнулся.
— Договорились. К концу дня крови будет больше, чем хочется даже тебе. Но если вдруг тебе охота подраться, — он указал пальцем, — то у меня есть основания полагать, что битва вон в той стороне.