«Еще хотя бы пять минуточек!» – жалобно простонала я в пустоту, когда под самым ухом заиграл будильник с уже успевшей надоесть мне песней Begging for thread. Но мой телефон, как и каждое утро, отказывался подчиняться моим командам, и музыка продолжала долбить по ушам. Титанических усилий стоило мне вытянуть руку из-под теплого одеяла и отключить будильник. Тишина приятно обволакивала и убаюкивала, и глаза невольно вновь начали закрываться. Но я понимала, что уснуть мне уже не удастся, так как мозг уже начал работать и прокручивать предстоящие дела на сегодняшний день.
За окном еще было темно. Холодное ноябрьское утро не предвещало хорошей погоды. Дождь тихонько стучал в окно, создавая спокойную и приятную мелодию. Капли отскакивали от металлического карниза, выстукивая ритм, звучно бежала струящаяся вода по сливу, ветер покачивал ветки стоящего вплотную к дому дерева, и они то и дело задевали окно, задавая тон этому дождливому музыкальному произведению. Послышались звуки приближающегося мусоровоза, который останавливался у каждого дома, опустошая мусорные баки. Он издавал характерное «бибиканье» и как ни странно тоже вписывался в мое утреннее музыкальное произведение. Своего рода контрапункт. Уникальная, единственная мелодия каждого в отдельности поистине создавала некое гармоничное целое.
Потянувшись на кровати, я спускаю голые ноги на холодный пол и по коже пробегает дрожь. Погода портилась с каждым днем и, к сожалению, в комнате без отопления, мне становилось все холоднее и холоднее. То ли еще будет в феврале.
Подхожу к раковине, смотрю в свое заспанное лицо и к моему удивлению, уголки губ невольно поднимаются. Несмотря на погоду и паршивое настроение, преследовавшее меня вот уже сколько? Вечность? сегодня я кажется чувствую тепло и радость. Возможно это связано с тем, что сегодня мой день рождения или же, что я наконец закончила заказ с которым мучилась последнюю неделю. В любом случае позитивный настрой сегодня как никогда кстати. Холодной водой споласкиваю лицо, чищу зубы и расчесываю волосы, затем собираю их в тугой хвост и направляюсь в сторону «шкафа», который мне заменяют старые прогнившие книжные полки. Из стопки аккуратно сложенных вещей вытягиваю простую черную спортивную майку и серые леггинсы, а поверх надеваю черное худи.
На часах уже 6:40, так что мне необходимо торопиться. Я быстренько надеваю кроссовки и, закрыв дверь комнаты, быстро спускаюсь на первый этаж, который встречает меня кромешной темнотой. Я включаю фонарик на телефоне и осторожно, чтобы не задеть столики и стулья, пробираюсь к выходу, но дойти не успеваю, так как загорается свет. Щурясь от столь внезапной вспышки света, я оборачиваюсь и вижу Трэвора.
- Пташка, ты погоду вообще видела? Куда ты собралась? – проворчал заспанный Трэвор, потирая глаза.
Трэвор был одет в клетчатую пижаму, поверх которой был накинут халат. Белые как снег седые волосы были взъерошены от беспокойного сна, а ясные голубые как у младенца глаза были наполнены заботой. Старик, прихрамывая на одну ногу, подошел ко мне и раскинул руки для объятий.
- С днем рождения, пташка! – стиснув ненадолго меня в объятиях, он отстранился, – ты и в свой день рождения потащишься на этот холод?
- Спасибо, – улыбнулась я, – ты же знаешь, что потащусь. Это мой ритуал и неважно какой на дворе день недели. Это помогает мне настроится на день и работу в целом.
- Когда-нибудь, не дай Бог конечно, ты притащишь оттуда бронхит или что похуже. Там же льет как из ведра, – не унимался старик.
- Сплюнь! Все, я побежала, может нужно что-нибудь на обратном пути купить? – направляясь к выходу, спрашиваю я.
- Нет, не надо, все есть. Давай осторожней там! – Трэвор развернулся и направился в сторону своей спальни.
Наверно мне стоит пояснить кто же такой Трэвор. Этот очаровательный старичок владелец одного из старейших пабов в Лондоне, в котором мы собственно сейчас и находимся. Когда-то они с женой купили его, чтобы начать семейный бизнес, открыть магазинчик по продаже хороших вин и домашнего сыра, который его жена делала на ферме у своих родителей пока не вышла замуж и не уехала за своим мужчиной в промышленный Лондон. Однако их планам не суждено было сбыться, не успев даже начать ремонт, Трэвор узнал, что его жена Люси тяжело больна и буквально через полгода она ушла в мир иной. Детей у них не было и Трэвор остался один. Он очень долго горевал, выпил все запасы алкоголя, которые достались ему от прежнего владельца и намеревался свети счеты с жизнью, отправившись вслед за своей любимой. Но время лечит. Потихоньку он стал выкарабкиваться из своей депрессии, решил оставить паб и полностью погрузился в работу. Когда-то заброшенное место стало одним из культовых пабов столицы, дела пошли в гору и Трэвор пошел «на поправку». Постепенно он выкупил две квартиры, одну располагавшуюся над пабом и одну на первом этаже, прилегающей к кухне и к самому залу, в которую он со временем и переехал, продав их старую с Люси квартирку. Квартиру этажом выше он сдавал какое-то время, однако все его арендаторы оказывались, мягко говоря, людьми с причудами, от которых проблем было выше крыши, и вскоре квартира наверху превратилась в чулан.
С Трэвором мы познакомились полтора года назад, когда судьба просто свыше послала мне его, чтобы спасти мою задницу. Тогда я еще только-только переехала в Лондон из России (о причинах этого переезда я расскажу вам позже), толком ничего не понимала и не ориентировалась в городе. В тот день я потеряла работу, ну как потеряла, как оказалось ее никогда и не было, и работала я в шарашкиной конторе, которая в один день исчезла с лица земли, не выплатив мне ни фунта за мой труд. Денег у меня почти не было, ночевать мне было негде, я слепо бродила по городу, на автомате передвигая ногами. Шла куда они меня вели. И привели они меня в “Lucie’s Pub”. Во мне было столько злости и обиды, что я, не имея обычно проблем с голосом разума, решила надраться до чертиков на последние деньги и будь, что будет. Но, к сожалению, деньги у меня закончились прежде, чем я успела добиться этих самых чертиков, и я просто сидела и ревела до закрытия, потягивая скотч. Как говорил Трэвор, у него тогда сердце готово было разорваться от жалости ко мне. Он подсел ко мне, мы разговорились и он предложил мне снимать комнату наверху, а по вечерам работать в зале официанткой. Это был подарок судьбы, который я не знаю, чем заслужила. Я незамедлительно согласилась, и вот я тут, полтора года обсуживаю шумные компании, приходящих, чтобы пропустить пару стаканчиков пива или чего покрепче. Помогаю Трэвору иногда управлять пабом. В общем работа «мечты». Но, это действительно лучшее, что могло со мной произойти. Трэвор по доброте своей душевной сдавал мне комнату буквально за копейки, платил неплохую зарплату, а довольные клиенты зачастую оставляли приличные чаевые. Мне хватало на еду и жилье, а остальные деньги я откладывала на черный день, чтобы не дай Бог не остаться у разбитого корыта как в прошлый раз.
Я выхожу на улицу и холодный ветер обдувает мое лицо. Тут так тихо, нет никаких посторонних шумов кроме затихающего дождя. Мусоровоз уже уехал, и теперь мелодия изменилась. Я делаю вдох, наслаждаясь свежим воздухом и влагой, а затем вставляю наушники в уши и включаю на всю мощность музыку. Медленным шагом я иду вдоль по улице, делая растяжку, разминая руки и ноги, подготавливая свое тело к длительной пробежке. Когда трек, предназначенный для разминки заканчивается, и начинается новая песня, я начинаю бежать. Сначала спокойно, еле-еле передвигая ноги, а затем, по мере того как ускоряется мелодия, я ускоряю и свою темп. Я направляюсь в сторону парка, в котором вот уже полтора года, каждый день, вне зависимости от того, какая погода на улице, какое у меня самочувствие, что происходит в мире я бегу. Бегу, пока мои легкие не начинают ныть от боли. Бегу, пока не сводит ноги. Бегу, пока могу бежать. И сегодняшний день не исключение. Мокрая от дождя трава и размытая водою земля усложняют мою задачу. Ноги то и дело проваливаются в грязь, кроссовки промокают, но мне все равно. Капли дождя омывают мое раскрасневшееся от бега лицо, дарят прохладу, и оставаясь на губах, избавляют от сухости во рту. В моей голове пустота. За это я и люблю бег. На один час в день я отключаюсь от своей реальности. Шестьдесят минут я думаю лишь о том, как передвигать свои ноги. Я сконцентрирована на своем дыхании. Вдох-выдох. Раз, два, три. Вдох-выдох. Первые двадцать минут пробежки я даже не слышу особо музыку, лишь то, как гулко бьется сердце о ребра. Однако музыка мне необходима, так как в конце, когда я уже не могу дышать, легкие горят, а ноги запинаются, она дает мне силы закончить.