Многие ученики начали посмеиваться. Я мельком взглянула на них.
— Эти уникальные имена отражают то, кем мы являемся в команде. Вы могли этого не знать… — я посмотрела на родителей Кети, а затем перевела взгляд на места, где сидели пловцы. — Точнее, многие из нас не знали того, кто стоит за всеми этими именами. Человека, который слушал, наблюдал и придумывал для каждого из нас идеальное имя, — я сделала эффектную паузу. — Это была Кети.
Снова послышался оживленный шепот. Некоторые ученики оборачивались и удивленно поглядывали друг на друга.
— Но самое интересное то, что за каждой ее придумкой скрывается история. Моё прозвище — Пружинка. К моему сожалению, это не потому, что под водой я такая быстрая и гибкая. Когда я еще плавала за Дельфинов, мой папа купил мне эту игрушку. Она успокаивала меня на сборах. И Кети это запомнила, — от мыслей об отце у меня защипало в глазах. Я сглотнула и постаралась не думать о нем. — Мардж у нас Зумер, потому что она чуть ли не вечность пыталась освоить ласты Финис Зумер. Ну, а Рэнди он, — я указала на еще одного пловца, — он Укурок. На него хлорка странно действует, поэтому после тренировки он будто под чем-то.
Послышались смешки.
Я встретилась взглядом с Джимми Бэйнсом.
— Джимми — Кондор, потому что, когда он плавает баттерфляем, его руки похожи на крылья кондора. А тренера Флэтчера мы зовем Доком, потому что он работает над своей диссертацией уже…
— Вечность? — выкрикнул кто-то из зала, и все засмеялись.
— Кети же была Ракушкой, потому что она была тихой и скромной. Но в бассейне она выползала из своей раковины и сияла, как звезда, какой она и была на самом деле. Можно назвать еще много вещей, которые делали Кети особенной. Ее рекорды на первом году, и то, что в бассейн она всегда приходила первой, а уходила последней. Но все это не избавит от боли потери, от осознания… — голос задрожал, а глаза наполнились слезами. Мысли об отце накатили еще с большей силой. Я прочистила горло и быстро заморгала, пытаясь прогнать слезы. — Боль в сердце от осознания, что любимого человека вдруг отняли у тебя, что больше никогда не увидишь его…ее…
Образы отца всплывали у меня в голове, и все слезы, что я сдерживала, прорвались наружу, как через открытые шлюзы. Чем больше я пыталась их остановить, тем сильнее я плакала. Сквозь слезы я увидела двух людей, направляющихся в мою сторону. В следующую минуту Эрик и Кора окружили меня.
Эрик взялся закончить речь, в то время как Кора отвела плачущую меня к выходу. Приобняв, она бормотала что-то утешающее, но я ничего не слышала. Слезы невозможно было остановить. Жив мой отец или мертв — от постоянного гадания становится только хуже. Родители Кети и не представляют, насколько им повезло иметь эту определенность.
В голову закралась еще одна мысль. Я перед всеми показала свою слабость. Унизительнее некуда. От мысли, что мне еще предстоит ехать со всеми к кладбищу, а потом в школу, стало еще отвратнее.
— Хочу уехать до того, как все закончится, — прошептала я.
— Могу отвезти тебя домой, — из-за спины послышался голос Торина.
Согласиться?
— Нам ведь еще нужно на кладбище.
— Езжай с ним, Рейн, — запротестовала Кора. — Все поймут.
Я обняла Кору, и мы с Торином молча пошли к байку. Перед тем как защелкнуть шлем, он вытер пару слезинок с моих щек. Он беспокоился за меня. На глаза опять набежали слезы. Ненавижу, когда люди начинают жалеть меня. От этого кажется, что все хуже, чем есть.
Нуждаясь в его тепле, я обвила вокруг него руки и закрыла глаза. Впервые я обнимала его и чувствовала при этом покой. Словно понимая, что у меня на душе, он крепко сжал мои руки и завел мотор. Мы подъехали к дому, и, поддерживая меня за руку, он провел меня до двери.
— Спасибо, что подвез, — поблагодарила я.
— Всегда, пожалуйста. На случай, если хочешь поговорить, я всегда к твоим услугам, — мягко сказал он.