«Сведение процессов возникновения Русского государства к интервенции норманнов означало бы замену научных исторических исследований анекдотическими рассказами» (с. 83). Другое дело, если бы норманисты могли доказать, что норманны были не чуждой силой, а внутренним фактором истории Руси, что они жили на славянской земле и составляли какое-то политическое целое. Но даже норманисты говорят, что колонизация была локальной, а в советской науке оспаривалось и это. Следует подчеркнуть: норманнский элемент играл лишь второстепенную роль в истории государственного развития славян, и в частности Руси.
Задача этого полемического труда, как ее определяет сам автор, вытекает из современного ему состояния норманизма: «норманисты, при значительных расхождениях в деталях, единодушны в двух принципиальных вопросах: 1) считают, что норманны добились господства над восточными славянами путем внешнего военного захвата, как полагают одни, или, по мнению других, с помощью «мирного покорения», которое состояло в заключении славянскими племенами добровольного соглашения с норманнами и признании их власти, или же в проникновении норманнов в славянскую среду и захвата власти изнутри. И в том и в другом случае норманны должны были организовать местное население, представляющее скорее пассивную с политической точки зрения массу; 2) полагают, что слово русь первоначально означало норманнов, которые передали в дальнейшем это название славянскому населению, находящемуся под их властью» (с. 87–88).
Автор в связи с этим и счел нужным осуществить «анализ источников для выяснения, действительно ли существует несоответствие между результатами исследования внутреннего развития восточных славян и известиями источников, свидетельствующих (в интерпретации норманистов) о решающей роли скандинавов в образовании Древнерусского государства; иначе говоря, действительно ли содержание этих источников позволяет оспорить местные истоки экономических и социальных предпосылок образования Древнерусского государства» (с. 88).
X. Ловмяньский подверг критическому анализу источники, относящиеся к четырем наиболее остро дискутируемым вопросам: проникновению норманнов в восточнославянские земли в связи с общей экспансией скандинавских народов в период раннего средневековья; завоеванию Руси норманнами; происхождению названия русь; возникновению династии и правящего на Руси класса в связи с участием в нем норманнского элемента.
Исследуя сравнительно-исторически норманнское проникновение на Руси, автор отмечает, что даже в Западной Европе, где норманны были более активны (как, например, датчане во Франции или датчане и норвежцы в Англии), они нигде не сумели прочно завоевать с помощью оружия большие пространства, а если где и овладели относительно небольшими территориями, то лишь при помощи компромисса с местными общественными силами.
Сравнивая размеры норманнского проникновения в Англию и на Русь на основании данных топонимики, автор отмечает наличие для основных центров господства датчан на английской земле значительного числа датских наименований, иногда превышающее количество местных названий; в среднем в Англии встречается не менее 150 датских названий на 10 тыс. кв. км. На Руси «число топонимов скандинавского происхождения, установленное Μ. Фасмером и Е. А. Рыдзевской, по сравнению с Англией оказывается каплей в славянском море — в среднем 5 названий на 10 тыс. кв. км.
Мало того, отвергая принятый норманистами прием анализа средних цифр, X. Ловмяньский обращает внимание и на тот примечательный факт, что скандинавскими оказались названия не важнейших, а второстепенных центров Руси; следовательно, норманны нашли здесь уже сложившуюся территориально-политическую организацию, к которой как-то и приспособились. Даже в новгородской земле, где больше скандинавских топонимов, этимология последних, как определили сами норманисты, сильно связана с элементами варяг, колбяг и буряг и, следовательно, указывает не столько на политическую, сколько на торговую и транспортную активность норманнов.