«Из рассмотренного топонимического материала, — пишет X. Ловмяньский, — можно сделать совершенно четкий общий вывод: на Руси не было крестьянской колонизации, не было создано (как в Англии) массовых военных поселений, нет связи между скандинавской номенклатурой и формированием политических центров; но зато ясно выражены торговые функции варягов» (с. 106).
Переходя к изучению археологического материала, которым оперируют Т. Арне и другие, автор отвергает значение, придаваемое ими погребениям скандинавских воинов на Руси; эти погребения, по справедливому мнению X. Ловмяньского, подтверждают лишь то, что мы знаем и без них: норманны были на службе у киевских князей, а когда умирали, то их понятно, хоронили.
Размещение скандинавских находок, сосредоточенных не в Новгороде и Киеве — главных центрах Руси, а на торговом пути Западная Двина — верховья Днепра (Гнездово) — верхняя Волга (Ярославль), говорит о том же, о чем и топонимика, — о торговых интересах норманнов на Руси. Относительно филологических данных, с помощью которых некоторые исследователи приписывают норманнам введение тех или иных институтов на Руси, X. Ловмяньский замечает, что здесь надо различать два момента: развитие терминологии и возникновение самих институтов (реалий), обозначаемых с ее помощью; пока что все это не в такой степени ясно самим норманистам, чтобы считаться научным аргументом.
Следовательно, ни сравнительно-исторические, ни ономастические, ни археологические, ни филологические источники не дают оснований говорить о завоевании Руси норманнами и создании ими русского государства.
Изучение письменных (русских, арабских, греческих и латинских) источников позволило автору также сделать несколько очень существенных выводов. Он подтвердил, что летописи, даже если согласиться с норманистом А. А. Шахматовым, не могут подкрепить тезис о завоевании Руси норманнами; кроме того, нерусские источники позволяют утверждать, что Киевская земля была важным политическим центром еще ранее середины IX в., а потому «не Киев обязан норманнам началом своей государственной организации, а норманны благодаря развитию государственного устройства на Руси, и особенно на среднем Днепре, нашли условия для участия в этом процессе главным образом в качестве купцов и наемных воинов» (с. 153).
Ссылаясь на пример весьма длительного процесса завоевания западнославянских земель Германской империей, на кратковременность и неполноту власти викингов в Англии (с ее островной территорией в 150 тыс. кв. км), автор вновь ставит под сомнение тезис о завоевании Руси с ее территорией в 1 млн. кв. км, представлявшей собой необъятный край, который в отличие от Англии выходил к морю лишь в устье Невы.
Интересен и аргумент автора, основанный на оценке роли норманнов в Восточной Прибалтике. Источники бесспорно подтверждают, что все многократные попытки норманнов (до XIII в.) занять сравнительно небольшие по размерам земли Финляндии, Эстонии, Куронии и Самбии оказались неудачными, так как натолкнулись на отпор со стороны местного населения. «Непонятно, каким чудом смогли бы варяги на протяжении нескольких десятилетий не только захватить путь Ладога — Новгород — Смоленск — Киев, но и подчинить прилегающие земли власти одного политического центра — Киева» (с. 155), не говоря уже о том, что история рисует норманнов не столько организующими государства, сколько умело использующими внутренние противоречия в них. Наконец, характерно и то, что в Древней Руси плохо знали Швецию, а деятельность варягов никак не связывали с политикой тамошних королей.
Весьма сложен вопрос и о термине русь. Исследователь этого термина вынужден остаться в сфере гипотез. Но, вообще говоря, надо учитывать, что история знает не только примеры, когда завоеватель навязывал свое имя покоренным; бывало и наоборот: англосаксы сохранили имя Британии, немецкие рыцари — Пруссии. X. Ловмяньский полагает, что сообщение летописца о скандинавской руси — это не более чем ученое построение древнерусского книжника. Следуя взгляду А. Н. Насонова, автор считает, что норманны усвоили имя страны, которой служили; в этом плане он скрупулезно анализирует сведения «Баварского географа» (не знавшего народов к северу от линии пруссы — хазары, но знакомого с Русью), дает оригинальный комментарий к Бертинским анналам.
Термин русь автор считает географическим понятием и принимает мнение Μ. И. Тихомирова, Λ. Н. Насонова и Б. А. Рыбакова о том, что первоначально оно было местным, а затем, с образованием государства, приобрело общее значение. С течением времени содержание термина изменялось: «до IX в. этот термин имел смысл географический, определяя территорию в Среднем Поднепровье. С IX в., сохраняя прежнее, он приобрел еще два или три новых значения: 1) временно обозначал социальный слой, наиболее активный в образовании государства; 2) постепенно распространился на всю территорию Древнерусского государства, а также стал названием восточных славян в целом. Со временем первоначальное, более узкое географическое значение названия русь было забыто; видимо, было забыто и его классовое значение» (с. 203). Так эволюционировало содержание термина внутри страны, но было еще одно значение, которое временно распространилось за ее пределами и было связано с норманнами.