«Очевидно, серьезная ошибка старых антинорманистов заключалась в том, что они искали славянские корни в скандинавских названиях, известных по источникам, касающимся Руси, и таким образом компрометировали свои, другие, иногда справедливые положения, перемежая их с ненаучными, дилетантскими. Эта ошибка ушла в прошлое. Мы не отрицаем того, что русский престол заняла династия скандинавского происхождения, но и не считаем, что это обстоятельство предрешило образование скандинавами Древнерусского государства», — правильно пишет X. Ловмяньский и приводит примеры неоднократного использования иноземных династий господствующими классами других стран (с. 204).
Относительно состава самого господствующего класса Руси источники позволяют утверждать, что в него входили и норманны; это следует не только из греческих и арабских данных, но и из договоров 911 и 944 гг.
Верно, что имена участников этих договоров в значительной мере скандинавские, но отсюда (как и от скандинавских — «русских» названий порогов Днепра, известных императору Константину от норманнов — купцов, подвластных Руси) еще далеко до признания правоты норманистов. В договоре 911 г. перечислены послы, они скандинавы; в договоре 944 г. и среди 25 доверителей — большинство скандинавы. Но дело в том, что они представители не союза завоевателей Руси, как полагают норманисты. Они лишь дипломатические агенты Русского государства, «всех людей» Русской земли, как сказано в источнике, т. е. государственной территориально-политической организации страны, ее многочисленного русского, а не скандинавского правящего класса. В этих дипломатических источниках, таким образом, перечислена лишь ничтожная часть последнего.
Скандинавские имена носят только некоторые представители трех немногочисленных групп класса: правящая династия, послы правящей династии и купцы; но это ничего не говорит о составе основной, наиболее многочисленной группы — славянских землевладельцев, бояр, которые, что бы ни думали норманисты, были действительно правящим классом в государстве. От X–XI вв. летописи сохранили около десятка имен представителей этого класса: из 11 имен здесь уже лишь 3 варяжских, и то относящихся к воеводам и кормильцам., которые тогдашней знатью охотно брались из среды варягов. Источники, таким образом, не дают даже формальных оснований утверждать, что варяги численно преобладали в господствующем классе.
Общие выводы из книги таковы. Роль варягов различна на разных этапах их экспансии на Русь. На первом этапе (до третьей четверти X в.) они выступали «прежде всего в роли купцов, благодаря присущей им ловкости в торговых делах, знанию чужих стран, что облегчало им и выполнение дипломатических функций. Их знания и опыт в военном деле, а особенно в навигации использовало Русское государство. Была призвана на престол скандинавская династия, ославяненная, как представляется, уже во второй половине IX в. или к моменту прибытия в Киев Олега, которого, очевидно, можно считать связанным с Игорем и Ольгой» (с. 228).
Источники не подтверждают взгляда, будто норманны играли на Руси роль, подобную конкистадорам в Америке, не подтверждают они и мнения, будто норманны «дали толчок экономическим и социальным преобразованиям и организации государства» (с. 228).
На другом этапе экспансии (с последней четверти X в.) роль норманнов на Руси стала иной. «Их место в торговле уменьшается, зато русские князья, в особенности новгородские, охотно прибегают к помощи варяжских отрядов» (с. 229), которые составляют особые военные единицы, чего на первом этапе не наблюдалось. Термин «варяг», обозначавший купца, стал означать наемного воина. «Использовали князья варягов и в целях административных». Теория норманнского происхождения Руси и ее государства «в историографии была явлением закономерным до тех пор, пока доминировал интерес к политической истории и пока сам исторический процесс представлялся как результат инициативы отдельных личностей, династий, а роль народных масс игнорировалась. Этот методологический изъян стал, однако, препятствием для надлежащего анализа источников, значение которого выяснилось впервые лишь в условиях отношения к прошлому как к единому процессу и тщательного учета в исследованиях всех, а не только некоторых сторон бытия» (с. 229).