— Не выпускать их! — крикнул княжич Святослав, выбегая из дома. — Они звенигородского князя убили! Запереть ворота и схватить всех!
Трое или четверо козельских дружинников, менее пьяных, чем остальные, кинулись наперерез, к воротам, но было уже поздно: налетевшие всадники сбили их с ног и, вырвавшись на улицу, во весь опор понеслись через посад к карачевскому шляху.
— Конную сотню в погоню! Чтобы ни один живым не ушел! — услышал сзади Никита, последним проскакивая в ворота.
Без помехи миновав окраину Козельска, отряд понесся по левому берегу Жиздры. Проскакав с версту, Василий обернулся и сразу увидел погоню: человек полтораста всадников, которые, несомненно, воспользовались более короткой дорогой, внезапно появились не сзади, а сбоку, из-за бугра, с явным намерением прижать беглецов к реке.
Дорога до ближайшего брода, который находился отсюда верстах в двух, шла по открытой местности, и только по ту сторону Жиздры начинался густой лес, изрезанный глубокими оврагами. Там уйти от преследования было уже не столь трудно, и теперь все зависело от того, кто раньше успеет доскакать до переправы.
Отдохнувшие кони летели как ветер, но вскоре Василию стало очевидно, что козельцы успеют перерезать им путь и что придется принять неравный бой в самых невыгодных условиях, имея за спиной обрывистый берег реки, исключающий возможность отступления. Он уже начал выбирать глазами наиболее подходящее для сражения место, как вдруг заметил, что через брод, до которого теперь оставалось не более полуверсты, движется большой отряд всадников. Их было не менее пяти сотен, ибо хвост колонны еще терялся в лесу, по ту сторону Жиздры, а голова уже выстраивалась в боевой порядок в каких-нибудь трехстах шагах. От нее отделился всадник в блестящих доспехах и поскакал навстречу карачевскому отряду.
— И тут засада! — крикнул Василий, круто осаживая коня. — Ну что ж! Живыми не дадимся!
— Воля твоя, князь, а я с таким противником драться не стану, — усмехаясь, сказал Никита.
— Не станешь?! — воскликнул Василий, не веря своим ушам. — От тебя ли я это слышу?
— Вестимо, от меня! А ты погляди хорошенько вперед, так, может, и сам биться не схочешь!
Василий глянул на приближающегося всадника в доспехах и, к несказанному удивлению своему, узнал в нем воеводу Алтухова.
— Так это наши! — радостно воскликнул он. — Каким чудом ты здесь, Семен Никитич, да еще с войском?
— Чуя недоброе, сговорились мы с Никитой Гаврилычем, что выступлю я следом за вами с шестью сотнями воев и обожду в этом лесу, что дальше-то будет. И вижу, не зря мы это удумали!
— Спаси Христос вас обоих! Кабы не это, никто из нас сегодня живым бы не был. Уже окружали нас козельские воры!
— Видал я, потому и вышел из лесу вам навстречу. Теперь у них сразу весь пыл пропал, — усмехнулся Алтухов, показывая рукой на козельскую сотню, которая карьером уходила в сторону города. — Что же стряслось в Козельске-то с вами?
Василий в коротких словах посвятил воеводу во все происшедшее. Алтухов был потрясен его рассказом.
— Господи, что же будет-то теперь? — промолвил он. — А к ярлыку ихнему ты хорошо ли присмотрелся? Может, это обман был, чтобы ты им добром Карачев оставил, а сам на удел пошел?
— Нет, ярлык будто правильный. Ханская тамга на месте, и, видать, писано в Орде.
— Коли есть какое сумнение, можно поглядеть, — сказал стоявший сбоку Софонов, запуская руку за пазуху. — Вот он, ярлык-то! Я, как выбегали из трапезной, прихватил его, для всякого случая, со стола!
Глава 25
Невеселым было возвращение Василия. Едва приехав в Карачев, он затворился в своих покоях, настрого приказав слугам никого не впускать. События, которые на него обрушились, были столь неожиданны и грозны, что следовало их всесторонне обдумать и принять необходимые решения. Василий хорошо понимал, что от правильности этих решений будет зависеть не только его личная жизнь, но и судьба всего княжества, находящегося теперь на пороге братоубийственной войны, а может быть, и нового татарского нашествия.
При мысли о том, что все это случилось злою волею одного лишь человека, ибо остальные были только его пособниками, Василий вскакивал и начинал метаться по горнице. Он ни минуты не жалел о том, что убил звенигородского князя, опутавшего всех паутиной лжи и подлости, хладнокровно готовившегося предать своих родичей и принести в жертву своему честолюбию тысячи чужих жизней. Однако, будучи убежденным, что Андрей Мстиславич вполне заслужил свою участь, Василий в то же время сознавал, что смерть его весьма осложнила общее положение.