Данила поднял воротник плаща и направился в сторону остановки трамвая. До неё было совсем недалеко, шагов сто и пока он шагал в её сторону, он стал замечать людей. Неприметные серые фигуры сидели на земле под деревьями да подле столбов, с ног до головы они были в грязи, которая местами давно как засохла; они не издавали ни единого звука, а глаза их, с какой-то надеждой, смотрели вверх, на хмурые облака, ожидая какого-то пришествия сверху. Некоторые из этих персон теребили в руках шелестящие черные этикетки, кто-то просто чесал пустые ладони, но все молчали, словно боясь нарушить какое-то неведомое, священное, таинство. И каждый из них что-то искал за щекой, жадно рыская языком по всей полости рта в поисках счастья. Ветер разносил по улице черные фантики и они, то и дело попадались ему на пути, летели на встречу, врезались в него, попадали под ноги. Пройдя сто шагов и достигнув нужной ему остановки, он насчитал тринадцать таких вот персон: безмолвных, грязных, смотрящих в одну точку в небе.
«Ведь скоро холода начинаются, да ночью и так довольно прохладно… совсем скоро, неделя-другая и стукнут морозы, следом зима, а люди вот так вот сидят, на холодной земле… Ведь замерзнут же, замерзнут, умрут… Прятались бы хоть по подвалам да домам заброшенным, а они только мозг услаждают конфетами этими да пьют все что горит. И делает человек это без всякой меры, не ведая ограничений, не зная границ… Сколько не дай – все проглотит да выпьет. Выходит, что на одной чаше весов свобода, на второй жизнь людская, а равновесия вовсе и нет; ведь стоит отступить шаг от центра весов сих, как тут же одна из крайностей склонит тебя. Беспорядок иль правила, жизнь иль свобода, алчность или баланс, свет или тьма… Возможно в этом и состоит смысл жизни, природы умысел, архитектура сего мироздания – в гармонии. Лишь её тонкая грань, разделяет бесконечную пропасть меж…» -поток мыслей прервал скрежет стальных колес, трамвай остановился прямо напротив и отворил свои скрипучие двери.
Он прошел внутрь, двери за ним затворились и пустой вагон тронулся вперед. На следующей остановке, в трамвай заскочила веселая парочка: на вид студенты, возрастом не более двадцати, одеты они были в одинаковые черные плащи, одинаковые ярко-красные ботинки, даже их худые фигуры, были схожи как две капли воды, отличие было только в прическах: прямые шелковистые волосы ниже плеч и короткий ежик розово-зеленого цвета. Лица их светились от счастья, было в них что-то ангельское, светлое, какая-то непорочная чистота и при всем желании, невозможно было разобрать пол сих херувимов. Они весело лепетали друг с другом, эмоционально размахивали руками, тыкали своими стройными пальцами в пролетающие за окном пейзажи и смеялись… Смеялись много, но совсем не вульгарно, а как-то тихо, невинно. Спустя одну остановку, херувим с цветными волосами достал из кармана конфету, в черной шелестящей бумажке с красной надписью «Русь», извлек леденец из этикетки, бумажка полетела на пол, а карамель в зубы; вторая половинка розового леденца торчала из рта у него, пока его партнер не приблизил свои губы к торчащей конфете, потом игриво лизнул её край, а следом вцепился зубами в торчащий пенек; их губы и челюсти соприкоснулись, карамелька хрустнула и каждая из частей её скользнула за щеку сих ангелов. Они обняли друг-друга, щека прильнула к щеке, на лицах их расплылась блаженная радость, они стали алчно сосать свои половинки, смачно причмокивая алыми губками и не моргая смотря на Данилу.
С минуту иль две, ровно до следующей остановки, Данила участвовал в сим дуэли и не отрывая взора смотрел в лица двух херувимчиков: незаметно улыбки покинули их уста, исчезла радость, а вместо неё, теперь зияла тупая ухмылка в которой не было и тени былой эластичности. На следующей остановке, в вагон трамвая, зашли две женщины лет пятидесяти и только тогда, их шумный гомон, отвлек внимание от отупевших ангельских лиц. Оставшиеся три остановки, Данила смотрел за окно: разбитые дороги, горы мусора, грязь, слякоть, бездомные, да черные воронки проезжающие навстречу. Когда настала его остановка и он выходил из вагона, его взгляд мимолетно скользнул в сторону молодой пары: бездумный взгляд их упирался вперед, все туда же, в одну точку, где недавно стоял он, а на застывших ликах, отпечаталась фатальная безысходность.