– Да лучше бы по сто граммов-то пили, чем леденцы лобызать си, -высказал предложение Гриша. -Бо сосут и сосут, сосут да бунтуют… сосунки дрянные!.. Никакой пользы от них.
– А тебе лишь бы выпить-то! -ухмыльнулась женщина.
Гриша пожал плечами, улыбнулся, допил остатки спиртного, вытер рот рукавом и пододвинул пустой стакан Лизе.
– Пойду-ка я Веру проведаю, узнаю как она там, -сказал Данила и коротко кивнув направился к выходу.
Однако едва он отворил двери, как в голове его стал звучать некий голос, он был знаком ему и в то же самое время, он был каким-то чужим, неродным, посторонним и уж совсем неразборчивым. Он отпустил ручку двери, глубоко вдохнул, помотал головой, потер оба виска и широко открыв глаза, посмотрел пред собой: неведомый голос исчез.
Гриша продолжал флиртовать с Лизой:
– Ну давай же Лизонька, дай косой твоей насладиться…
– Ой, дурачок же ты Гришка… ой дурачок-то, -улыбнувшись выдохнула Лиза.
– Я-то в долгу не останусь!.. Шоколадку тебе притащу, как ты любишь.
На пышных щеках Лизы образовался румянец, губы стеснительно улыбнулись, глаза постарались спрятаться, она повернула голову в пол-оборота и положив на ладонь заплетенную косу, представила её воздыхателю. Зрачки Гриши тут же расширились, дыхание участилось, а во рту его собралось вожделение. Одним махом он осушил остатки стакана, аккуратно притронулся к женской косе пальцами рук, понюхал её, мечтательно закрыл свои веки, ещё раз вдохнул её аромат, потом нежно поцеловал её, жадно облизал сплетенные волосы и выдохнул: «Кайф!»
Данила постарался отвести глаза в сторону, сдерживая смешок прикрыл рот рукой, быстро отворил двери бара и вышел на улицу.
Вера
Когда он оказался на улице, то мелкая морось по-прежнему продолжала лететь с серых туч, он открыл зонт и направился в сторону остановки трамвая.
Железный вагон, подъехал спустя пол-часа ожиданий. Внутри находились какие-то люди, но было их совсем уж немного, так что вагон казался скорее пустым. Спереди сидели несколько женщин, которые то и дело, с подозрением, оборачивались по сторонам; в центре сидело четыре студента и о чем-то весело гомонили, чуть далее обнималась влюбленная парочка, а в конце вагона, на самом заднем сиденье, подле окна, спал какой-то бездомный; шлейф от него тянулся весьма неприятный и Данила пошел в начало трамвая, где и уселся на одинокой скамье, прямо напротив подозрительных женщин. Колеса трамвая застучали об рельсы, морось усилилась, обернувшись полноценным дождем.
Голова его оперлась об трясущееся окно, взор устремился вперед, хмурые пейзажи стали мелькать пред глазами, а в сознание его вновь стали прокрадываться пришлые мысли: «Где та граница, та красная линия, невидимая черта, которая разделяет свободу и власть, любовь и ненависть, свет и тьму… Иль грань сия столь эфемерна, что пределы для каждого разные, что самая ничтожная крупица времени, способна изменить реальность сию, мир перевернуть с ног на голову, превратить его в зыбкий песок, в пыль застилающую космос, в хаотичный порядок материи… Да и способен ли проделать сей путь человек?.. Стать на дорогу познания и в одиночку, дойти до края её, уподобиться своим архитекторам, проникнуться замыслом их, достичь того же величия… ведь стоит сделать шаг в сторону, как тут же он сорвется с обрыва. Велики соблазны свободы, средь бескрайнего мира. Тогда выходит не прав я был – ошибался. И надо вести человека по узкой тропинке, огороженной двумя высокими стенами, дабы свет сиял лишь далеко впереди, указывая дорогу ему и зазывая своим теплым свечением. Но сколько времени продлиться сей путь?.. Вечность… он продлиться целую вечность. Ведь зачем куда-то спешить, коль цель стоит пред глазами, а исход банальный и скучный. Разве что, вселить веру в душу, наделить конец смыслом, дать человеку надежду. Вера – жестокое понятие… она ослепляет, лишает разума, перекладывает ответственность на другого. Надежда – единственный путь… она не скована никакими цепями и обитает лишь в бесконечном океане свободы, где новые волны рождают мечты. Так кому, тогда я помог… и помог ли вообще?.. Слепые в них я поселил надежды. Ведь часть общества, та, что за высоким забором, разрушила догмы, сломала устои, перешагнула за границы душной морали; она оставила себе лишь мечты, да безграничные надежды, которые открыли пред ними совсем новый, неизведанный мир. Так нужна ли тогда вера сия?.. Разве что в самом начале, тогда она как родитель, держит за ручку дитя малое, чтоб то не упало… а далее, вера оборачивается неприступной стеной, преградой прогрессу, удушливой мглой…»