Данила молча слушал извозчика, смотря на мелькающие за окном огни. Вместо сострадания внутри у него было полное равнодушие и хотя он помнил Володю, помнил каждую черту лица его, помнил каждое слово сказанное им, помнил каждую деталь того вечера, когда его расстреляли, но в сердце его совсем ничего не дергалось, будто это происходило все совсем в другом мире, на книжных страницах, а он был простым созерцателем. Яков продолжал изливать свою душу, Данила прервал его и с каким-то равнодушием молвил:
– Нет больше Володи – забрала его революция.
Машина остановилась прямо посреди дороги. Яков как бы не веря, словам его, помотал головой, потом обнял руль и тихо заплакал. Не говоря ни слова, Данила вынул бумажника, достал оттуда купюру и положил её подле водителя. А когда он выходил из машины, то увидел, как Яков полез в бардачок, достал оттуда несколько карамелек и начал жадно их есть, одну за одной, вместе с бумажками.
Домой ему идти совсем не хотелось, там царило безмолвие, одиночество да сплошное уныние; однако, не было желания и разговаривать с кем-либо, выслушивать чьи-то проблемы, муки душевные да мечты несбывшиеся, как часто это случается в питейных заведениях; совсем не хотелось и алкоголя; вот только надо было где-то скоротать это время, где-то провести грядущую ночь, просто посидеть, понаблюдать за людьми, вспомнить былое, годы студенчества, Веру… Он тут же подумал о каком-то борделе, но быстро откинул мысль эту и не раскрывая зонта, не замечая луж под ногами, направился вниз по улице, прочь от черного Форда. Так, он прошел пару кварталов, когда на пути его, встретилось одно неприметное заведение.
Лестница вела куда-то вниз, в сокрытое от глаз людских подвальное помещение; наверху, подле входа стояло несколько человек, они о чем-то общались в пол-голоса и курили вонючие самокрутки; мусорное ведро было переполнено и подле него валялись пустые бутылки да горы окурков; над входом висел тусклый фонарь, который освещал своим бледным светом название сего кабака: «Распутье». Он спустился по лестнице вниз, отворил массивные двери и прошел внутрь бара. Интерьер был весьма аскетичный: серые потертые стены, обшарпанные деревянные скамейки, железные столы и скудное освещение, которое создавало таинственный и одновременно какой-то зловещий полумрак. Три зала, были одного размера и полностью одинаковые: серые и безликие. Стояли си комнаты одна за другой. Узкие арочные проходы соединяли си залы, образуя некое подобие коридора ведущего к бару. Стойка же бара была в самом конце, в третьей комнате. Вокруг стояла затхлая сырость, а на фоне играли плавные ритмы джаза. Народа внутри было полно, что сильно контрастировало с сегодняшним днем. Он занял столик в самом углу третьей комнаты, напротив стойки. На баре он заказал рюмку текилы и чай, и уселся на на жесткую скамью, занятого до этого места.
Время стало медленно растворяться в окружающей его суете. Люди подходили к стойке, выпивали и уходили, подходили новые… лица быстро менялись, не оставляя за собой никакой памяти, кроме одной дамы в темно-зеленом свитере, она медленно цедила пиво и о чем-то общалась с барменом, когда тот был свободен. За столик к нему подсел молодой парень, с гранчаком самогона, он посидел над стаканом пару минут, ничего не говоря, просто смотря на стакан, потом выпил все разом, также безмолвно поднялся и ушел. Пред стойкой бара, вновь начали мелькать фигуры людские, никто долго на месте не задерживался: заказывали, платили, брали заказ и уходили… заказывали, платили, пили на месте и уходили. Он старался воскресить в памяти прошлое, окунуться в былое, вспомнить счастливую юность, отца, студенческую газету, Веру… Однако всплывали лишь какие-то рваные куски, краткие обрывки и совсем уж мелкие обломки былого и едва возникали эти фрагменты, как тут же они пропадали и на их месте появлялась темная дыра; воспоминаний становилось все меньше, они были все короче и короче, а черное пятно продолжало медленно расползаться, пока моменты прошлого не исчезли полностью. В сознании осталась черная дыра, абсолютное безразличие к прошлому, настоящему и будущему, но в тоже самое время, в нем было приятное, теплое и какое-то родное спокойствие. Людские фигуры продолжали мелькать пред глазами, но их становилось все меньше и все они были абсолютно безлики. Со стороны, он увидел себя, свой отсутствующий взгляд, чашку чая, налитую рюмку текилы отодвинутую в бок, к краю стола. Люди перестали подходить к стойке бара, пропала и дама в зеленом свитере, не видно было и бармена. Заведение полностью опустело. Свет стал мерцать, на мгновенье погас, потом вновь загорелся, но ещё более тускло чем ранее. Музыка стихла. Воцарилась монотонная тишь. Хлопнули массивные двери. Вдалеке раздались шаги.