— Ладно, не заводись, подруга. А как ты со своим несмелым в «каморку папы Карло» забираешься?
— Он такой еще зеленый да лопуховатый, хоть и начальник цеха. Пошлет меня туда под холст для папы Карло, да перед этим десять раз вдолбит, на какой секретный стук я открывать ему дверь должна. Жду его там, бывает, два часа. Всякое желание пропадает. А то бывает, когда мы с ним кувыркаемся на диванчике, еще и метрдотель со своими официантками в дверь царапается. А мой «папик» так и трясется, лишь бы его не присекли на месте преступления.
«Каморка папы Карло» — потайное место свиданий в крохотной душевой, о которой почти никто не знал. Дверь туда закрывал огромный художественный холст с березками на лугу. Чтобы попасть внутрь, нужно было сдвинуть с места огромную картину и протиснуться к замаскированной двери, которая открывалась вовнутрь. Места в каморке едва хватало для односпального диванчика, прикроватного столика и узкого шкафчика с чистым постельным бельем. В туалете и душевой кабинке всегда было чисто, потому что очередная девушка очередного «папика» оставалась одна после потайного интима для начальства и исполняла роль уборщицы. Вот и весь секрет чистоты.
— Ревностью не достает?
— Я ему до фени, этот мой теленок лопоухий себе хахальницу хочет больше для престижу завести, чтоб от больших начальников не отстать.
— Вот и скажи нашему Боне спасибо, что он тебя под начальника подсунул.
— Это не Боне, а вот ей надо сказать спасибо, — разбитным жестом Африка указала на подол. — Она меня прокормит и в люди выведет.
— Или заведет.
— Заткнись и не каркай.
Громкие хозяйские шаги Бони по коридору они услышали еще задолго до того, как дверь в их комнату распахнулась под ударом ноги. В свои девятнадцать лет Боня, он же Вовка Бонифатов, ростом и дородством был вылитый цыганский барон из слезливой мелодрамы. Когда его уже крепенько достали шуточки про то, что за его матерью в молодости цыган гнался, он в пику всем повесил цыганскую серьгу в ухо и вообще стал настоящий цыган с картинки. Матери своей он не мог знать, потому что был детдомовский, но ему проходу не давали цыганки на улицах, а их цыганы выпытывали, какого он рода–племени и с какого табора? Но Боня решил, если уж он на самом деле цыган по крови, то плевать он хотел на немытую родню, вповалку спящую на полу в зале ожидания. Снял серьгу и начал выдавать себя за болгарина, благо толстой мордой и животом действительно смахивал на Киркорова.
— Ну, готовы, цыпочки? — Боня обвел девочек жгучим цыганским взглядом, как режиссер придирчиво осматривает актрис перед выходом на сцену. — Ты, Танька, не будь дурой и веки не сини так сильно. У тебя мордашка нежная, как у фарфоровой куколки. На одни розовые щечки клиенты и без того клюнут.
Таня Ким на это замечание только отвернулась, затушив сигарету в пепельнице в виде чертика, сидящего на пне у болотца.
— А ты, Африка, больше перламутра с блестками над глазами и на губах клади, чтоб переливалось при ярком свете. Тебе при твоей темной масти это самый верх завлекательности будет.
— Масть у кобылы, — огрызнулась Африка. — Сам жеребец добрый.
Боня не слушал их отговорок. Поправил на Тане прическу, а на Африке расправил сморщенную на животе кофточку и велел подтянуть колготки.
— Давайте поживей, сейчас Алик подъедет. И Прошмандовка вот–вот заявится.
— А позвонить в лом?
— Она телефон отключила.
Только перед самым их выходом на пороге появилась Зелма, закутанная в дорогую индийскую шаль. Боня театрально всплеснул руками, поиграл своими страстными цыганскими глазами, закатывая их, и кинулся ей навстречу, словно после долгой разлуки.
— Прошмандовка, где тебя черти перед работой носят? Я твоей тетке час тому назад звонил, чтоб тебя пораньше выпроводила ко мне. Тебе звонил раз десять. Зачем мобилу отключать?
— Дитя кормила, потом присыпала, вот и отключила. Что мне — всем угодить, а самой разорваться?
— Да не криви ты морду, она у тебя и так лошадиная. Если б не я, ты б со своим выблядком в переходе с протянутой рукой стояла.
Зелма размотала шаль и принялась у зеркала на стене приводить себя в порядок. В тяжелой косметике она казалась женщиной лет тридцати, хотя еще и двадцати не было.
— Список принесла?
Зелма без слов подала ему бумажку, где корявым старческим почерком ее тетки были выписаны адреса и телефоны клиентов.
— Всего четыре заказа на ночь? — возмутился Боня.
— Больше не было. Сам денег на объявление в шикарную газету или в интернет жалеешь, — буркнула ему в ответ Зелма со шпилькой в зубах, у нее никак не получалась перед зеркалом укладка копны желтых волос на макушке.