— Ну и заработаете вы у меня сегодня на холодную водичку. Чего замоталась в тряпки какие–то, фигуры не видно!
— Мне застывать на морозе не к чему. Мне еще дитя грудью кормить.
— Покажи, какие трусы на себя натянула!
Зелма с усталой гримасой потянула наверх свою черную юбку.
— Ладно, сойдет. А то в прошлый раз заявилась на работу в прабабушкиных панталонах.
— Зато тепло было.
Боня с капризной миной опустился на стул:
— Понабрал идиоток себе в убыток. Я вам не соцзащита, чтоб пособия по бедности выписывать… Обираете меня, как неродного дядечку.
Он нервно разорвал упаковку на пачке сигарет, сломал от волнения одну сигарету, сломал другую, потом спрятал пачку в карман, когда за окном просигналила машина.
— Это Алик приехал. Дамы, быстро на выход! Экипаж подан.
В общежитие училища вход для посторонних был запрещен, для своих — только до десяти часов вечера. Выход же был не ограничен в любое время суток.
Дежурная бабуся на вахте покачала головой:
— Вовка, когда же ты за учебу возьмешься? И девок еще с пути сбиваешь. Вот классному руководителю скажу.
— Так я его испугался! Он у меня на абонентском обслуживании. Ну, мы пошли, баб Люсь!
Баба Люся напутствовала их недобрым словом:
— Понесла нелегкая шалав на легкий заработок. Девки, слышьте меня? Без бананов и апельсинов обратно не запущу, так и знайте.
Али поставил свою вишневую «Тойоту» под окнами общежития подальше от подъезда, чтобы не засвечиваться перед дежурными мастерами и не встречаться с одногруппниками нищебродами из общежития. Сейчас он их на место поставил, а то на первом курсе то и дело слышал: «Али, ты где ишака привязал?» Теперь у него такой ишачок, какого у этой босоты еще долго не будет.
К последнему курсу он неожиданно подрос на полторы головы, изрядно возмужал, отпустил настоящие кавказские усики. Сидя в теплом салоне с климат–контролем, Али с искренним злорадством издалека поглядывал на озябших в своих турецких и китайских курточках лицеистов–фабзайцев, которые один за другим прыгали в темный подъезд общежития, чтобы, умаслив бабку на вахте, попасть в свой временный приют.
Али продавал в своих ларьках турецкое и китайское барахло, но сам для себя никогда не покупал дешевые вещи. И вообще жил не в общаге, а в собственной квартире, которую ему купил дядя из Баку.
2
Девочки, как экзотические бабочки, выпорхнули в своих легких шубках нараспашку из подъезда и кинулись к «Тойоте».
— Алик, ты машину не мог еще дальше отогнать? — зло прошипела Таня Ким, осторожно ощупывая прическу на макушке. — Чуть не сковырнулась с копыт, как та корова на льду, на своих каблуках, пока добежала.
— Может, прикажешь ишо тебя на руках от общаги отнести, э? Если в задние ворота поддувает, штаны нужно поддевать потеплей, длинные штаны из пуха. Могу продать. Денег не хватает, э? Работать нужно получше.
Али не любил русских девушек и вообще презирал русских. Ему говорил другой дядя Сафар из Сумгаита:
«Русские не знают жизни и не умеют жить. Если русский увидел, что ты украл, он сразу к милиционеру побежит. Я увидел, что ты украл, — я всегда промолчу. А ты продай мне свою добычу, я тебе за то деньги дам. Ты украл — мне принес, он украл — тоже мне принес, и они украли — все мне принесли. Я деньги отдал, всем хорошо, и милиция ничего не знает. У тебя украли — приходи ко мне. Посмотри, может быть, твоя вещь ко мне попала. Ты узнал свою вещь — я тебе без денег ее отдам, потому что я человек честный. Всем хорошо, все довольны. А русский сразу в к милиционеру побежит. Он не умеет жить честно»…
***
— Включи, Алик, свет! — приказал Боня. — Я тебе адреса почитаю. На сегодня заказов мало. Придется клиента на живца ловить — девкам на морозе стоять.
— Никаких адресов сегодня не надо, дорогой Боня. Сегодня только гостиница «Комета» есть. И больше никому нет. Девочки только там работают.
— Ты чо, Алик? Темнишь? С кем работают?
— Зачем так говоришь, дорогой? Алик своя работа знает. Есть заказ на всю ночь у богатый чечен.
— Один на трех девок?
— Зачем один, э? Их там целая банда.
— Сколько? — поморщилась Зелма.
— Зачем клиент считать? Денги нада считать.
— А сколько они кинут?
— Зачем кинут? Уже кинули. Алик зазря базарить не будет.
— Много? — насторожилась Таня Ким.
— Три куска баксов — много или мало, э?