— Господи, и это лицо нашей страны! — воскликнула жена.
Она была глубоко не права, поскольку это было не лицо, а скорее морда, но морда была действительно Москвы и страны.
В международном аэропорту мы еле-еле нашли парковку. Прежний бесплатный паркинг был урезан втрое, стенка в стенку с ним шла неведомая стройка: ни указателей, ни света, битый щебень, мрак, грязь под ногами, вой кранов, брызги сварки. Мы потащили чемоданы туда, где смутно угадывался аэропорт. Через минуту над нами навис ковш экскаватора, и, разумеется, грянуло классическое: «Куды прешь?!» Однако человек в каске, уразумевший, что люди, прут на рейс, но не знают «куды», сменил гнев на милость и показал на незаметную щель в заборе, куда следовало переть дальше, чтобы не получить по голове башенным краном.
— Развели говнище, — честно сказал он, харкнул на землю и скрылся.
— Господи, и эта страна купается в нефтедолларах! — еще раз воскликнула жена.
Я промолчал, потому как спорить с женской логикой бесполезно. Ничто вокруг нас не указывало, что страна купается в нефтедолларах. Все вокруг нас указывало на то, что в стране осваиваются нефтедоллары — зло, отчаянно, чуть ли не с показным харканием.
— ОНИ, — продолжила жена, выделяя интонацией слово «они», как выделяла его в те времена, когда мы еще читали Солженицына в самиздате, — понимают хоть, как к России должен после такого относиться иностранный турист?
Я опять промолчал, потому что было странно представить, чтобы ОНИ хоть раз в жизни парковали ИХ машины на публичных стоянках и везли к аэропорту чемоданчики на колесах. Думаю, что ИМ вообще странно было представить хоть что-нибудь в своей жизни, осуществляемое на общих основаниях. ОНИ ведь не президенты Франции, приписанные к районной поликлинике, и не мэры Лондона, добирающиеся на велике на работу.
Но мы от НИХ улетали, так что если ОНИ были творцами зла, то без НИХ должно было быть хорошо. Нам и было. Отличный борт «Люфтганзы», ходящие по расписанию автобусы и свежевымытый, весь в зелени город. Это я уже про Мюнхен, три дня пребывания в котором опущу. Там и большой Рубенс был на месте, и маленький Рембрандт, и конфетного вида площадь Мариенплац. Для любознательных же соотечественников, никогда в Мюнхене не бывавших, скажу только, что это замечательно богатый старинный город, при взгляде на который никогда не поверишь, что 85 процентов его было разрушено в войну. С крохотным, полтора на полтора километра, центром, который, однако, не обойти за три дня. С изобильнейшим рококо, встреча с которым в России редкость. Рай для немецких пенсионеров, сбивающихся там в огромные стаи, и каких пенсионеров! Настоящих прекрасных фриков. Встречали мы там и жестко мелированную даму лет ста в белом платье с нашитыми розами; и ее ровесника с убранной в pony tail сединой, выгуливающего разом полдюжины собачонок (с которыми, кстати, в Мюнхене пускают и в магазин, и в ресторан, и даже, кажется, в оперу).
А еще в Мюнхене немало магазинов, являющихся, по сути, галереями промышленного дизайна, причем так и задуманные: и семейный универмаг Radspieler, запутанный и странный, c барочными потолками, где торгуют — как бы это поточнее описать? — точно тем же, что поставляли Людвигу Баварскому, и где реально купить ночной колпак и наусники. Или ManuFactum, где я как раз нашел свою лейку и где нет ни одной вещи, производство которой не было бы начато как минимум полста лет назад: там есть и правильно обрезанные гусиные перья, деревянные кубики, какими я играл в детстве. Или KARE, где мешаются все стили — от превосходно поддельной Индии до какого-то совсем уж нью-йоркского гламура, с обманно кривыми зеркалами в серебряных рамах.
В общем, будет возможность слетать — летите непременно; я же возвращаюсь в Россию, причем налегке, в буквальном смысле: по возвращении выяснилось, что весь мой багаж пропал. И все, что нажито непосильным трудом (замшевая куртка — две, душ-лейка — три, и далее по классике), заблудилось в недрах «Люфтганзы». Хорошенькое возвращение, правда? Особенно опять же ночью?
И вот тут люди, призванные оформлять документы на пропавший багаж, опять оказались как-то не по службе добры. Они, конечно, сначала забыли выдать мне квитанцию с подтверждением потери, но зато потом всячески утешали и говорили, что это потому, что «Люфтганза» перешла на электронные билеты; и что все непременно найдется, прилетит первым утренним рейсом, будет доставлено на дом — и что уже в полдень, максимум в час дня мне позвонят.
И я, шмыгая носом, но утешенный, поехал по Москве по раздолбанному Ленинградскому проспекту, где идет ремонт, но нет предупреждающих знаков, зато есть сразу две взаимоисключающие разметки, причем каждая, если по ней честно ехать, приводит в бетонный надолб.