Утро. Ферма. Где-то там, в этой проклятой стране озер, прудов, болот и потайных рек, бегущих под длинными травами. Я просыпаюсь. Так не люблю просыпаться. Сразу припоминаю, сразу этот зверь кусает меня в живот. Я продрог. Я ведь спал в сене, а сено не греет, от запаха его болит голова. Но слишком много нас было в соломе: группа особенно болтливых французских и бельгийских военнопленных.
Качаю воду, моюсь. Солдаты суетятся, готовят завтрак. Возникает русский офицер, в одной рубахе, подтяжки его хлещут по икрам. Стоит в этом доме, наверное. Что-то спрашивает у парней. Оттуда, где я, — не слышно. Они, похоже, не понимают. Он нервничает и в конечном итоге доходит до белого каленья. Я подхожу, вытираясь. Спрашиваю, что происходит, у рослого бельгийца, который вроде командует другими. Бельгиец не знает, — русский рассвирепел, вот и все. Обращаюсь к русачку. Тот расцвел. Ну наконец-то! Хотя бы один не такой мудозвон! С тобой и поговорить можно! Прошу я их, этих болванов, побрить мне череп, — адъютанта послал по делу, я спешу, а они, как козлы! Ты посмотри только: позеленели от страха! Небось полны штаны! Черт побери, неужели так трудно понять: «Череп хочу побрить!»
Объясняю это бельгийцам. Уф! В момент вылетают и бритвы, и помазки, даже мыло «пальмолив», специальное, для бритья! Ох уж, эти военнопленные! Но русачок никому уже не доверяет, кроме меня. Понимаешь, эти типы такие козлы, они мне и голову отсекут! Я его брею, никогда я еще такого не делал, — как бы не поцарапать! С грехом пополам справляюсь, он в восторге, угощает сигарой. Я говорю: спасибо, товарищ генерал, — ведь ни черта не разбираюсь в этих званиях, лучше уж дать ему лестное, он мне еще раз говорит, — ох уж, эти козлы, — не удивительно, что они войну проиграли, а потом: до свиданья, оревуар.
Русские, они, как американцы: не секут, что кто-то может не понимать по-русски! Со всем простодушием. Это напомнило мне, что на русском «германец» — «немец», от слова «немой», безмолвный. Первыми иноземцами, с которыми столкнулись они еще со свирепых времен, наверное были немцы, а так как они издавали звуки, которые ничего не означали, русским казалось, что они немые, — вот ведь так просто! Ну, а Германию они именуют «Германия», то есть, как все.
Франко-бельгийцы приглашают меня разделить их завтрак. И как раз вовремя — я зверски проголодался. Солдатские галеты, американское сливочное масло, настоящий кофе, порошковое молоко (тоже американское). Есть у них и телега, и лошадь. Полный комфорт. Спрашиваю, куда направляются. На Запад, конечно. Следующее место их остановки: Варен. Как раз туда я и шел в тот же день. Кто-то опять подсказал…
Спрашиваю, могу ли с ними. Они сперва строят рожу, согласовывают, в конце концов говорят: да, но неохотно, ведь я единственный штатский, да и на вид не ахти какой — испорчу семейный снимок. Плевать, не хочется быть одному сегодня. Пристраиваюсь к ним, как если бы они принимали меня с распростертыми объятиями.
Ребята они ничего. Глуповаты, правда. Русачок-офицер был конечно прав, — могли бы понять его жесты. Но ведь они наперед дрейфили…
Они обсуждают русских, как английские старые девы. Дикари! Плохо воспитаны! Монголы! Более азиаты, чем европейцы! А их бабы! Просто медведицы! Для них небось, что любовь, что пахота — все едино. Никакой тебе деликатности, жопу подставь и — бац! Впрочем, у бошей-то (они говорят «боши», да-да, как мой дедушка!) почти то же… Одни французы умеют обходиться с дамами. И ляля-ля и ду-ду-ду, и тому подобное дерьмо, весь этот обычный словесный понос.
Среди них — один марселец, прыщавый такой паренек в берете альпийского стрелка. Я долго не мог усечь, что эти «эссл-эссл», которые все время у него повторялись, были не чем иным, как эсэсовцами. Он рассказывает, что видал одного русачка, который спер будильник и тряс его, так тряс, но ничего оттуда не выходило, хреновина делала только тик-так — и все тут. В досаде русачок бросает его на землю, и тут вдруг звонок разражается в полную силу. Тогда русачок подпрыгивает, хватает автомат и выпускает всю обойму в эту несчастную штуковину, вопя от страха… Ты представляешь? Вот как народы тешатся.