– Пабло! Что это у тебя, ворота нараспашку, дом открыт, заходи – кто хочешь…
– Ты что, дурак, пьяный что ли? Ведь ещё утро!
Рыжий приложил руки к груди:
– Зачем обижаешь? Нужно было Иваныча уважить…
– Ты с Игорем пил?
– Да. Боносье откинулся, слыхал?
В этот момент из-за спины Макса выглянула Алекс, Рыжий заметил её, сумел сфокусировать взгляд, обалдело поднял брови, сложил рот в круглую баранку, забормотал: «М-мадам»… и направился к ней. Она отступила на шаг, Макс быстро встал между нею и Рыжим:
– Куда прёшь?
– Пабло… Я только познакомиться… Так сказать, представиться даме…
Макс взял его за локоть:
– Катись отсюда! Иди домой и спать ложись. Вечером чтоб, как стёклышко был. Я не шучу, Илья. Ещё раз это повторится, и можешь искать себе другое место.
Рыжий выгнул губы обиженным коромыслом:
– Ты неприятный тип. Ещё и перед девушкой меня позоришь! – он повернулся к Алекс, – Мадам! Мне жаль, что наша встреча состоялась при столь печальных обстоятельствах! Этот недалёкий человек даже не удосужился представить нас друг другу!
– Какой человек?! – грозно переспросил Макс, Алекс прыснула. Рыжий, как ни в чём не бывало, продолжал, сально глядя на Алекс.
– Я – Илья Ильич Покровский. Я не какой-нибудь пьянчужка, как меня тут пытаются выставить. Пью только по особым случаям. Да. И я холост.
– Ты что плетёшь? А Таня? А дети?
Рыжий хотел гордо откинуть голову, но потерял равновесие и ухватился за рукав Макса, Макс отбросил его руку.
– Сегодня утром я ушёл от жены. Да. Финита ля комедия. Я снова холост и уже влюблён.
Алекс со смехом отвернулась, Макс тем временем тащил Покровского к калитке, тот упирался, оборачивался на Алекс. Наконец, Максу удалось вывести его в первый двор:
– Илья, ты меня слышал? Пьяный больше не приходи – прогоню.
– Максик, не сердись! Я только пару рюмочек и выпил у Иваныча. У него там гулянка – выноси святых!
– Гулянка?…
Рыжий усмехнулся:
– Считай, полжизни этого часа Иваныч ждал. Теперь все денежки Боносье ему достанутся!
– Откуда ты знаешь? Ведь у Бонье во Франции есть дочь.
– Он тридцать с лишним лет с ней не видался. Может, её и в живых-то уже нет. К нему другие «дочки» захаживали, сам знаешь какие. И вчера я с ним бабу видел.
– Где?
– Я вечером вышел подышать, дошёл до его дома, смотрю – на крыльце Бонье и женщина. Женщина спиной стояла, но видно, что молодая. Бонье курил, потом они пошли в дом, и он её, знаешь, так нежно за плечики обнял…
– «Подышать», говоришь? Ты, выходит, со вчерашнего пьёшь?
Рыжий замахал руками, Макс вздохнул:
– Мне-то хоть не ври… Игорь Иванович сказал тебе, от чего умер Бонье?
– Сердечный приступ. Предварительно. Слушай, Пабло… – Рыжий придвинулся вплотную к Максу, обдало водкой и чесноком, Макс поморщился, – Что это за фея там у тебя?
– Не твоё собачье дело.
Покровский вздохнул, вытер рукавом влажные губы:
– Дааа… Шикарная девка! Переспать бы с такой, а там можно и в гроб!
Макс посмотрел на него в упор, спокойно произнёс:
– Илья, или ты сейчас уйдёшь отсюда или я тебе все рёбра пересчитаю.
Он развернулся и пошёл в сторону псарни. Рыжий постоял, качаясь, снова икнул и вышел за ворота.
Глава 2
Макс заваривал чай, Алекс готовила им бутерброды, ловко, тонко нарезая холодное мясо длинным острым ножом.
Они сели к столу, Алекс положила кусок мяса на ломоть чёрного хлеба, жадно впилась в него мелкими ровными зубами. На подоконнике сидел одноглазый серый кот, толстый и сердитый, и внимательно смотрел на Алекс. Ещё не закончив жевать, она заговорила:
– Очень вкусно. Спасибо.
– Это Вам спасибо! Вы мне так помогли с собаками! Этот балбес Илья проспится только к вечеру, а без помощника трудно…
– Он работает у Вас?
Макс махнул рукой:
– Одно название.
– Зачем же вы его держите?
– Сам не знаю. Привычка. И жалость тоже. Если прогоню, то он совсем пропадёт – никто в округе не возьмёт его на работу, – он вздохнул, – Мы выросли вместе. Я каждое лето проводил здесь, а он местный, младший брат моего друга. Моего бывшего друга.
Она вопросительно посмотрела на него, Макс улыбнулся:
– Это старая история… Илья с малых лет оболтусом рос, сразу видно было, что из него ничего путного не выйдет, но если знаешь человека с детства, то и потом видишь время от времени в нём его детское лицо, и жалеешь, прощаешь ему же во вред…