— Но я не могу ждать целый месяц, сударыня. Ее сердце учащенно забилось.
— Значит, вы уйдете? Вы не будете вмешиваться?
— Да нет уж, я буду вмешиваться, как бы вы ни старались избавиться от меня. Мне все это очень не нравится, слишком это бесшабашно и опасно. Так что я не уйду и буду сторожить вас день и ночь, моя любовь. И я вам даю, чтобы управиться, не месяц, а только две недели.
— Две недели!
— Чем ближе ваша «свадьба», тем опаснее здесь находиться. И кроме того, советую вам, миледи, впредь следить за своим поведением и не выводить меня из терпения.
Она возмущенно тряхнула головой, отчего ее волосы заструились по спине, как огненный поток, и сапфировые глаза ослепительно блеснули.
— Сэр, кажется, вы успели заметить, что я не простолюдинка. Я — герцогиня Рочестерская, Уорик, и не позволю вам обращаться со мной как….
— Моя госпожа, я не дам за вас и ломаного гроша, если даже в ваших жилах течет кровь и полусотни королей! И вы будете слушать меня, потому что вы Четхэм и я намерен уберечь вас от опасности. И еще потому — уверяю вас! — что не собираюсь терпеть, чтобы кто-нибудь домогался моей жены. Надеюсь, теперь мы пришли к общему пониманию, как вы думаете?
Она потупилась, стиснула зубы, но утвердительно кивнула.
— Послушайте, Уорик, сейчас не я, а вы находитесь в опасности!
— Тс-с! — сказал он вдруг и посмотрел на наружную дверь. В холле послышались чьи-то шаги. С минуту они молчали, потом Уорик с облегчением вздохнул. Шаги удалились.
— Пожалуйста! — прошептала она. — Уходи!
Он покачал головой. В его глазах появилось выражение, от которого ее сердце забилось, и вся она задрожала от возбуждения… Но осуществление ее сладостной мечты невозможно.
— Уорик…
— Сегодня ночью я никуда не уйду.
Господи, как это опасно! Он, кажется, совсем сошел с ума! Она ужасно встревожилась, поняв его намерения.
— Нет, Уорик…
— Но ты моя жена.
— Только не здесь и не сейчас. Я не могу…
— Какая разница, где и когда, моя любовь.
— Но ты весь в саже!
— Извини!
— Уорик…
Ее возражения растаяли в воздухе, время для слов кончилось. Он положил руки ей на плечи, притянул к себе и коснулся губами ее губ. От этого сладостного и живого ощущения она сначала ослабела, а потом почувствовала, как будто с головой погрузилась в океан счастья и радости, от которых трепетало ее сердце.
Этот влажный поцелуй был нежным и страстным, неторопливым и изысканным. Уорик оторвался от нее и посмотрел ей в глаза, загадочно улыбаясь. Его голос слегка охрип.
— Так, значит, ты все же рада видеть меня?
Она покачала головой и в смущении опустила ресницы.
— Тогда иди ко мне.
Она подняла на него удивленные глаза и прошептала:
— Уорик, но я не могу! Ты ведь весь в саже…
— Не обращай внимания, зато у меня чистая душа. Она снова покачала головой и совсем смутилась:
— Ты не понимаешь! Они же следят за мной во все глаза! Берта будет перебирать мои веши, заметит и расскажет дяде про…
— Про что?
— Про грязь на простыне! Он громко расхохотался:
— Это поправимо, моя любовь.
Он сдернул с кресла свой широкий плащ из грубой серой шерсти с подкладкой из мягкого льна. Уорик не носил его в кузнице, и плащ был чистым. Четхэм бросил его на постель и полностью накрыл тонкую простыню.
— Иди ко мне, — прошептал он и потянулся к ее рукам.
— Подожди! — тихо возразила Ондайн.
— А теперь еще что? — раздраженно спросил он, с трудом переводя прерывающееся дыхание и еле сдерживаясь от нетерпения.
— Моя рубашка… Твоя одежда вымажет ее!
Он выругался, сел на край кровати и стал стаскивать с себя ботинки, грубые рабочие штаны, рубашку, толстые шерстяные носки. Ондайн стояла и с каким-то удовлетворением и спокойствием смотрела на то, как он раздевается. Он сбрасывал с себя одежду непринужденно и совершенно без смущения, как будто считал Ондайн частью себя самого. Но теперь и он был частью ее собственной жизни! Покрытый сажей и высокомерный, он все равно восхищал ее: совершенные линии его тела пленяли глаз, рождая желание прикоснуться к нему. Ондайн любовалась его широкими плечами и улыбкой, сверкавшей на смуглом лице. Она обожала крепкие бедра и икры, плоский живот, округлые мощные мускулы, пульсирующую жилку на шее…
Ондайн улыбнулась, подумав, что любит его всего, а при виде. налившегося от желания мужского достоинства ее улыбка стала еще удовлетвореннее от сознания того, что именно она — предмет его страсти, творец всей этой мужской красоты. Ослепленная этой красотой, она трепетала от ощущения, что скоро они коснутся друг друга…
— Почему вы улыбаетесь? Или, может быть, смеетесь, миледи? — обиженно сказал он, приближаясь к ней.
Ондайн тихо вскрикнула, уклоняясь от его объятий:
— Моя рубашка…
— Тогда сними ее. И поскорее, — сказал он почти ворчливым тоном. Она засмеялась, но поторопилась послушаться, по выражению его лица поняв, что его терпению приходит конец.
Она сняла рубашку и бросила ее на пол и в ту же секунду почувствовала себя в плену мускулистых рук. Какое восхитительное ощущение! Ее обнаженное тело стало его Телом. Она вся прижалась к нему, беззащитная и доверчивая, и удивленно улыбающаяся.
— Герцогиня, миледи, простушка… жена! Как ты смеешь смеяться надо мной! — шутливо погрозил он.
Ондайн с улыбкой покачала головой и сказала без всякого притворства:
— Я не смеюсь, а улыбаюсь, милорд. От счастья.
Она услышала его восторженное восклицание, напоминавшее счастливый победный клич, такой искренний, что она снова не сдержала улыбки. Теперь она поняла, что победа любви — обоюдная победа. В любви нет победителей и побежденных, ее можно лишь разделять. Как только она поддалась Уорику, подчинилась ему, она стала частью его самого, как и он — се частью.
Он на руках донес ее до постели. Его давно не бритый подбородок покалывал ее нежное тело, но она не замечала этого. Она забыла даже об опасности, которая скрывалась за дверью. От его прикосновений в ней закипала кровь, их сердца бились в такт магической песне соединения, звучавшей высоко-высоко среди серебристых волшебных облаков. И когда мелодия достигла кульминации, у Ондайн вырвался безумный крик любви. Уорик поспешно закрыл ей рот рукой, чтобы приглушить его.