Благословенная надежда! Теперь побег не казался несбыточной мечтой, но самой реальностью!
— Ондайн! Что вы здесь делаете? Буря собирается! Ондайн испуганно вскрикнула, когда услышала голос и почувствовала, как чья-то рука легла ей на плечо.
Клинтон.
В другой руке он держал копьецо для чистки копыт, маленькое, но какое опасное на вид. Он стоял в лунном свете, высокий и мускулистый, и с любопытством ее разглядывал.
Клинтон… Хотя он всегда обходился с ней ласково и мягко, но, возможно, и он способен на убийство…
— Ондайн! — Он почти прошептал ее имя, и девушка вдруг вспомнила шепот, который слышала у себя в комнате в ночи, сверхъестественный, жуткий, способный довести до безумия. — Будь он проклят! — вдруг с ненавистью выкрикнул Клинтон. — Неужели он так оскорбил вас, что вы совсем не хотите остаться? — Он задумался и вдруг, как будто очнувшись, озабоченно спросил: — А Уорик знает, что вы здесь?
— Я…
— Кто-нибудь знает?
— Нет… — едва слышно пробормотала она.
Какая-то свинцовая тяжесть опустилась на нее; ее тело как будто онемело, во рту пересохло, как в пустыне. В двух шагах от нее стоял Клинтон. Вдруг он резко поднял руку и занес над Ондайн зажатое в пальцах копье. Она успела увидеть только напрягшиеся мускулы, тяжелые, узловатые, мощные…
Все произошло мгновенно. Ондайн открыла рот, чтобы закричать, но в этом не было нужды: удар предназначался не ей. Копье, не причинив ей ни малейшего вреда, вонзилось в стену. Клинтон справился со своим гневом и сочувственно посмотрел на Ондайн.
— Вы, кажется, больны. Я отведу вас в дом. Она дотронулась до его руки.
— Спасибо, я лучше…
— Не бойтесь! Я знаю, что он не позволяет вам выходить наружу и не одобрит, если увидит вас со мной. Но я проведу вас незаметно и потом позову мать.
У Ондайн не было сил протестовать. Ей казалось, что она не может даже передвигаться без посторонней помощи. Опираясь на руку Клинтона и не понимая ни одного слова из того, что он говорил, Ондайн направилась в сторону замка Четхэм, который двоился у нее перед глазами. Господи Боже, что же это такое? Что значат этот страх и тошнота?
— Мы у парадной лестницы! Держитесь, я позову свою мать. Ее голова… Что с ее головой? Она попыталась сжать виски, чтобы справиться с головокружением и стряхнуть оцепенение, но слабые, безвольные руки не слушались ее. Это страшное онемение отчасти напоминало действие порошка, которым недавно усыпили ее пираты…
— Мама пришла. Она отведет вас в постель.
Ондайн слышала слова, но не понимала их. Она посмотрела на Клинтона, который улыбался ей, и вновь почувствовала какую-то скрытую опасность, но не могла определить, что это за опасность. Ондайн попыталась позвать на помощь, поднять руки, но они бессильно упали.
— Миледи! Вы больны?
— Да… — прошептала она.
— Я отведу вас в постель. Пойдемте! Дайте я помогу вам. Она с трудом поднялась по лестнице, тяжело навалившись на Матильду.
— Ах, госпожа, что это вам вздумалось бродить? Вам нельзя этого делать. Но теперь вы уже наверняка не уедете от нас. Я же говорила, что вы не уедете отсюда. У меня есть все, что вам нужно. Я знаю все тайны. Я знаю, что случилось с бедной Женевьевой. Я нашла разгадку в церкви. Уорик тоже все узнает. Вы больше никогда никуда не уедете.
До Ондайн доходили какие-то обрывки фраз, но они не имели никакого смысла.
— Разгадка?
— Я нашла разгадку. В церкви.
— В церкви? — Ондайн облизнула языком губы и попыталась осознать услышанное. Разгадка… Разгадка тайны Уорика! Она должна помочь разгадать эту тайну, расплатиться с ним за подаренную ей жизнь, прежде чем вернется в Лондон.
— Мы пойдем туда прямо сейчас, — прошептала Матильда и заговорщицки подмигнула.
Ондайн не сказала ни да, ни нет. Матильда провела ее через холл, а потом, вместо того чтобы подняться вверх по лестнице, они миновали бальный зал, темный и пустой, гулким эхом отражающий шум шагов и ветра за окном, и подошли к двери церкви. Матильда подтолкнула Ондайн внутрь и повела девушку прямо к прекрасному алтарю Женевьевы. Ондайн с ужасом увидела, что камень в полу снова отодвинут, черная пустота, ведущая в склеп, зияла перед ее затуманенным взором, как огромная прожорливая пасть.
С алтаря, как с виселицы, свешивались в яму две веревки с завязанными на концах петлями. Прекрасный мраморный ангел с небесным выражением лица как будто смотрел на смерть у своего подножия.