— Его сиятельство велели передать, что обед в восемь и вам нужно спуститься вниз точно к этому времени. Уже темнеет. Приготовить вам ванну?
— Нет, спасибо, я не принимаю ванну перед обедом. Берта продолжала стоять.
— Его сиятельство… ваш дядя считает, что вы должны принимать ванну каждый день с наступлением темноты.
— Что значит, дядя считает? — раздраженно спросила Ондайн, стараясь сдержать возмущение.
У Берты хватило чутья или такта, потому что она опустила глаза и проговорила почти участливо:
— Рауль хочет видеть вас свежей все время, миледи.
— Рауль! Рауль! — огрызнулась Ондайн. — Мой кузен боится, что, если я не буду каждый день мыться, он умрет от легочной болезни. И мне еще приказывают… Ну хорошо же!
Дрожа от возмущения, она напомнила себе, что вообще-то любит принимать ванну и что это испытание не так уж ужасно. Берта откашлялась.
— Мне также приказано… миледи, если вы откажетесь, оказать вам соответствующую помощь.
Ондайн резко обернулась к ней.
— Берта, вы хотите сказать, что в случае моего отказа вам при казали приволочь меня в ванну силой?
Берта молчала, переминаясь с ноги на ногу. Ондайн вздохнула:
— Принесите ванну!
Теперь у нее не возникало сомнений, что она всего лишь пленница в собственном доме и ее положение ничуть не лучше, чем положение служанки. Даже хуже! Служанки по крайней мере были избавлены от строгого надзора дяди и омерзительных домогательств Рауля.
Когда Берта подошла и хотела намылить Ондайн, та сдержанно сказала, что теперь хочет остаться одна. Берта удалилась, и она погрузилась в горячую воду, почувствовав хоть какое-то облегчение. Но покой длился недолго. Берта скоро вернулась и встала наготове с полотенцем, а после принялась расчесывать и укладывать волосы госпожи. В этом так мало похожая на горничную служанка оказалась на удивление талантлива: локоны скользили сквозь гребень, почти не причиняя Ондайн боли. Между женщинами вновь возникло разногласие, когда Ондайн захотела сделать высокую прическу, а Берта сказала, что Рауль хочет видеть ее с распущенными волосами.
Ондайн только пожала плечами.
Затем она попросила принести ей скромное платье с глухим воротником. Берта вернулась с роскошным платьем из органди с глубоким декольте. Ондайн подумала, что эдак ее терпение скоро лопнет, но пока успокоила себя тем, что швырнула щетку на кровать и прокляла про себя Рауля. Ну что ж, кузен, смотри на меня! Пялься! Но клянусь, ты сгоришь в аду раньше, чем прикоснешься ко мне!
Одетая, как было приказано, Ондайн вышла на лестницу и прошла через холл в большой зал, где за столом ее ожидали дядя и кузен. Они встали при ее появлении и помогли ей сесть. Сквозь опущенные ресницы она отметила их взгляды: подозрительный — Вильяма, оценивающий и самодовольный — Рауля.
— Добрый вечер, племянница, — сказал Вильям довольно дружелюбно, усаживаясь на свое место, как только она опустилась на стул. — Добро пожаловать… к своему столу.
— А это разве мой стол? — спросила она вежливо. Он скорчил гримасу и налил ей вина.
— Вы прекрасно выглядите, — заметил Рауль.
— Точно как вы приказали?
— Да, я приказал именно так.
Ондайн изо всех сил старалась улыбаться. Рауля, как более слабого, она могла использовать в своих целях. Неожиданно она нахмурилась, увидев незнакомого человека, который держал серебряный поднос с телятиной. За столом должен был прислуживать Джем.
Ондайн подождала, пока они останутся одни, и спросила:
— А где Джем?
Дядя положил в рот кусок хлеба и, неторопливо жуя его, задумчиво посмотрел на девушку.
— Джем теперь работает на кухне. Ондайн задохнулась от негодования:
— Он слишком стар для такой тяжелой работы! Это убьет его.
— Думаю, он справится, — бесстрастно перебил Вильям. Рауль потянулся через стол и взял ее за руку. Она хотела толкнуть его, но сдержалась.
— Так-то лучше, — сказал он.
— Это самое лучшее, племянница, что я могу сделать для вас с Джемом! — сказал Вильям бесцветным голосом. — Он мне подозрителен, так что держитесь подальше друг от друга, Ондайн, если не хотите навлечь на вашего дорогого слугу гораздо большие неприятности!
Она глотнула вина, но поперхнулась и выкрикнула:
— Ох, как же я презираю вас обоих! Рауль онемел; Вильям улыбнулся.
— Посмотри на эту прекрасную киску, которой ты домогаешься, Рауль. Ее не назовешь послушной!
— Но, отец, ее сердце… разбито. Она еще научится с грацией и достоинством носить свои цепи. Всего через месяц, Ондайн, — добавил он тихо, — ты будешь совсем другой, полностью покорной.