Нет! Этого она не допустит! Хватит скандалов и грязной лжи, порочащих ее фамилию!
Девушка мрачно подумала, что ни за что не поедет с Уориком, беззаветным вассалом и преданным другом короля.
— Ох, тысяча чертей тебя побери, мерзкий интриган! — прошипела она, снова бросаясь на стену. Где же он? Час уже поздний…
Стиснув в бешенстве зубы, она решительно направилась к двери и с силой ее распахнула.
У стены сидел Джек, видимо, спавший до ее появления. Он вскочил на ноги, поспешно приподнял широкополую шляпу, съехавшую на глаза, и чуть не сбил по пути кресло, торопясь преградить ей дорогу.
— Миледи? — спросонья бормотал он, удивленный ее внезапным появлением в ночной рубашке, туфлях на босу ногу, со спутанными волосами и огненным взглядом, полным негодования. — Могу ли я чем-то помочь моей госпоже?
— Где он, Джек?
— Вы имеете в виду моего господина лорда Четхэма?
— Да, вашего господина лорда Четхэма! — ответила Ондайн, скрестив на груди руки. — Джек, лучше не шути со мной! Где он?
— Он… вышел.
— Куда вышел?
— Не знаю, миледи.
— Ты лжешь, Джек!
Он посмотрел виновато и в то же время решительно. Ондайн огорченно вздохнула, поняв, что даже под страхом смерти Джек и выдаст Уорика.
— Ну ладно, Джек. Когда он вернется?
Джек пожал плечами, сконфуженно почесал затылок и нахлобучил на голову шляпу.
— Может быть, лучше поговорить с ним утром, миледи. Утром!
— Он приедет… позже.
Не в силах сдержать переполняющего ее гнева, Ондайн грозно наступала на Джека.
— Что здесь происходит, Джек? Почему он так со мной обращается? Тебе ведь это известно, да?
— Как… обращается? — Джек казался смущенным до крайней степени, но по-прежнему был готов скорее умереть, чем выдать секрет хозяина. — Девушка! — сказал он мягко. — Вам спасли жизнь! Вы одеты, сыты и живете в хорошем доме! Верьте графу! — добавил он умоляюще.
— Верить графу?! — закричала Ондайн, но тут же поняла, что срывает злость на человеке, который не причинил ей ни малейшего вреда, а был одинаково добр к ней и когда она стояла под виселицей, грязная и оборванная, с веревкой на шее, и сейчас, когда она стала миледи. — Джек! Прости меня! — пробормотала девушка виновато. — Ты прав. Я понимаю, что ты не хочешь выдавать его. Я не хотела обидеть тебя. Я… — Она запнулась и перевела дыхание. — Я бесконечно благодарна за спасенную жизнь и хочу только одного — не сойти с ума!
— Ох моя госпожа! — сочувственно отозвался Джек. — Единственное, что я могу вам сказать, — он поднял руку, — доверьтесь ему!
Ондайн попробовала улыбнуться Джеку, но безуспешно. Тогда она порывисто сжала в ладонях его лицо, поцеловала в щеку и быстро ушла во внутренние покои.
— Заприте дверь! — крикнул он вслед. Она помедлила, но послушалась.
Ондайн прошла в музыкальную комнату с опущенными плечами, опустошенная и измученная. С самого начала было ясно, что ждать его — напрасный труд. Нелепая затея! Без сомнения, этот напыщенный петух упражняется в доблести где-то на стороне!
Ондайн вернулась в свою комнату, беспрестанно думая, почему ее так раздражают его ночные исчезновения, и отвергая приходившие на ум ответы.
С каждым следующим днем и каждым новым прикосновением он все больше занимал ее воображение. Она часто вспоминала его прекрасное лицо, чувственный изгиб губ, блестящие золотые искорки, то и дело появлявшиеся в янтарных глазах. Она бережно хранила в памяти ощущения от прикосновений его рук, в меру жестких, с длинными пальцами и неизбежными на мужских ладонях мозолями. Ее память была больше памятью тела, чем ума. Тело то и дело возвращало ее к ощущению, как будто она прикасалась к твердому камню, раскаленному и дающему жизнь. Она так до конца и не разобралась в своих переживаниях: с одной стороны, его насмешки и остроты жестоко ранили, но в нем было и другое — нежность. Она узнала его с этой стороны, когда он закрыл ей глаза ладонью, чтобы избавить от печального зрелища казни друзей.
Конечно, с грустью призналась она себе, ее тянуло к нему. Не к уверенному в победе шулеру, который бесстрастно Поднимает ставки, следя, как накаляются страсти, а к человеку, который любил Женевьеву. Она хотела слушать его непринужденный смех, хотела, чтобы он успокаивал словами любви и нежности, целовал ее руки, губы со страстью… и любовью.
Но она всего лишь «висельная» невеста, конокрадка. Собственность.
Рассерженная и расстроенная, растравившая сердце какой-то новой болью, истомленная желанием, Ондайн выругалась и решила пойти спать. Завтра она отважится на шантаж, если Уорик будет настаивать на ее появлении при дворе.