- Не-а.
- Допустим, мы собрались культурно поесть, да? Но вот уже час сидим и смотрим на остывающую курицу, - для нас это зло, дебилизм; для тебя - добро, прикол, хихи-хаха. А на самом деле, нет ни добра, ни зла. Во всем виноват дух, который здесь летает: в тебе, во мне или, вон, в Ольге.
- А как же Андерсен? Русалка стала духом добра?
- Не будет же Андерсен объяснять пятилетним детям, что природа духа непостижима, что он выше добра и зла, все такое…
- Где он сейчас?
- Кто, Андерсен? Умер двести лет назад.
- Жалко.
- Зато стал легендой: никто его не видит, но все знают.
- А Роальд Мандельштам превратился?
- Ну, тоже немного. Не так, как Андерсен, конечно, поменьше.
- Он что, тоже умер?
- Полвека назад. Шекспир - триста лет назад. Пушкин - двести.
- Бедные ребята, - вздохнула Кристина.
- Не говори. Я уже чувствую себя на кладбище. А можно... можно буквально чайную ложечку салата? – взмолился бывший принц. - Я весь день ничего не ел.
- Нельзя, - отрезала Кристина. - Слушай, а сейчас таких вообще не осталось?
- Каких? Легендарных людей? - Вова безнадежно облизнулся. - Да сейчас их как собак не резанных.
- Где они?
- Ты телевизор хоть раз включала?
- Неа.
- Они все там.
- В телевизоре?
- Ага. Легенда под легендой.
- Ты врешь, - поняла Кристина.
Уловив, что обстановка, начала разряжаться, Александр Николаевич органично засмеялся, Ольга присоединилась.
- Может, хватит горевать? - предложил отец. - Может, что-нибудь съедим? Не зря же мы старались.
- Сокровище мое, мы ждем Гарика, - громко напомнила Кристина. - Кто еще не въехал?
- Хорошо-хорошо, - отступил отец. - Помрем с голоду за полным столом. Будем как Андерсен! Все о нас завтра узнают, но никто нас больше не увидит, хе-хе...
Михаил Васильевич неторопливо вытряхнул из трубки пепел, разложил на столе табачок и стал со вкусом набивать новую порцию. Кристина, не моргая, следила за сморщенными пальцами деда, после фортепьянных опусов они приводили ее в восторг.
Наконец, чаша была переполнена, горлышко трубки оказалось во рту Михаила Васильевича, вспыхнула спичка, и по комнате разлился аромат датского табака.
- Шопен? - Кристина улыбнулась умелой руке деда и жестом, которому нельзя отказать, выпросила трубку.
Затянувшись, она с кайфом подержала дым в легких, после чего, демонстрируя великое блаженство, закрыла глаза и выпустила струйку дыма в направлении папы.
- Кристюша, когда ты успела научиться курить? – недовольно крякнул отец.
- В прошлой жизни. Время было много, делать было нечего. Ты же веришь в переселение душ. - Она отдала дедушке трубку: - Благодарю. Классно тормозит сексуальный рефлекс, и вообще, атас... Почему-то мне все время, кажется, деда, что ты и мама, ну, разного поля ягоды. Да? Я правильно сказала? Она каждую минуту работает, ты каждую минуту Шопен.
Михаил Васильевич, толком не уразумев, что от него требуется, с виноватым видом оглядел гостиную, нашпигованную плодами демонического труда своей дочери:
- Кристина, - в конце концов, доложил он, - я не дал твоей маме ничего из того, что здесь есть. Она все это дала нам.
- А пианино? - Кристина тоже не могла понять, в какую степь понесло деда. - Камин? Ты ведь делаешь огонь, делаешь музыку?
Старик отрицательно покачал головой, и они продолжали говорить на разных языках.
- Я до сих пор не знаю, откуда пришли эти... вещи. Я всю жизнь был советским инженером. У меня был оклад сто тридцать рублей и три ребенка. Ну вот. Впятером мы ютились в однокомнатной квартирке у Сосновки. Когда умерла твоя бабушка, а она умерла совсем молодой, и тоже была простым инженером, я работал на двух работах, чтобы поставить на ноги твою маму и двух мальчишек. Дети выросли. Я снова стал работать на одной работе. Интересно? - Дед улыбнулся. - Шопен?
- Дядя Миша! - возразил Александр Николаевич, нервозно прохаживаясь вдоль стола. - Вы себя недооцениваете, эй богу...
- Не затыкай ему рот!! - заорала Кристина.
Папа отскочил как ошпаренный, Михаил Васильевич замер с трубкой в зубах.
-... Простите меня. - Кристина опустила глаза. – Ну!! Я умоляю, простите!
- Ладно, - неуверенно кивнул отец. - Что дальше?
- Что дальше, деда? - спросила Кристина, не поднимая глаз. - Ты сказал, мама и двое мальчишек.
- ... Двое мальчишек, - зашевелился Михаил Васильевич.
- Выросли как мама?
- Еще бы... - Бедный дедушка пытался вспомнить, о чем шла речь. - Выросли, конечно.