— Ложись на спину и пролезай сюда.
Кхак разглядел проход, перевернулся на спину, отогнул подальше концы колючей проволоки и осторожно преодолел первый, а затем и второй ряд.
Мок взял у него плетенку, и они поползли дальше. Так двигались они до тех нор, пока не миновали луг, и только за зданием наконец поднялись на ноги.
Вплотную прижимаясь к стене, Кхак шел за Моком, который уверенно вел его по территории порта — здесь ему была знакома каждая дорожка. У большого склада Мок остановился, быстро огляделся и прошептал:
— Все правильно.
Пройдя склад, они вышли на главную дорогу. Пристань была погружена в сон. Над пирсами тоже царило безмолвие. Подъемные краны застыли, растопырив лапы, как гигантские чудовища, которых внезапно настигла смерть. В тусклом свете фонарей было видно, как сеялась дождевая пыль. На мачтах какого-то судна горели красные огни. Мок протянул вперед руку: «Вот она!» Он указал на высокую сигнальную мачту, днем на нее поднимали разноцветные шары и флаги, извещавшие о приближении кораблей.
Они отошли туда, где было потемнее. Кхак вынул из плетенки свернутый кусок ткани.
— Держи...
— Никуда не уходи, жди меня здесь. Нам еще листовки надо разбросать.
— Постой!.. Кто-то едет...
Со стороны причала Нгы послышался звук мотора, и из темноты сверкнул свет фары. Едва они успели отскочить и прижаться к стене, как мимо них проехал мотоцикл с коляской, он направлялся к сторожевой вышке.
— Надо подождать, пока они вернутся, — шепнул Кхак Моку.
Они стояли, сгорая от нетерпения. У вышки шум мотора затих.
— Пора! — не выдержал Мок. — Они там бог знает сколько еще пробудут...
Но едва он это сказал, как мотор затарахтел опять, и мотоцикл проехал в сторону французских военных кораблей.
Мок мгновенно пересек освещенное пространство и подбежал к мачте. Затем стал быстро взбираться наверх — на площадку, с которой поднимали обычно сигнальные шары. Кхак не отрываясь смотрел на тонкий шпиль, едва различимый в ночной мгле. Мок ловко карабкался вверх. Вот он уже на площадке. В свете фонаря, прикрепленного к мачте, видно было, как он поднимается еще выше. Вот он уже выше фонаря... исчез, не видно... Кхак затаил дыхание. Как долго тянутся эти проклятые минуты. Ведь каждое мгновение Мок подвергается смертельной опасности. Достаточно одного неверного движения, и от него не останется мокрого места. Сколько ни напрягал Кхак зрение, он ничего не видел. Кромешная тьма. Вершина мачты совсем не видна. Но вдруг в свете фонаря, уже где-то на середине мачты, мелькнула фигура человека, стремительно спускавшегося вниз. «Осторожней, осторожней, сумасшедший!.. » — мысленно кричал Кхак. Фигура продолжала быстро скользить вниз. Вот Мок уже на площадке, вот он остановился, что-то делает у крепления сигнальных тросов — и снова головокружительный спуск. Через минуту Мок был уже на земле, промелькнул через освещенную площадку и очутился рядом с Кхаком.
— Ну как? — невольно вырвалось у Кхака, хотя он и сам все отлично видел.
Мок улыбнулся, с трудом переводя дыхание.
— Повесил... Прикрепил его почти над самым фонарем. Полотнище большое, за несколько километров видно будет.
— Хорошо. Теперь пойдем поскорее закончим с листовками.
Мок вывел Кхака на дорогу. Они торопливо перебегали от склада к складу, Кхак клеил листовки, Мок стоял на страже. Листовки расклеивали всюду: на стенах, на дверях, даже на тротуарах. Последнюю пачку разбросали по пирсу.
Прежде чем свернуть на тропинку, по которой они пробрались сюда, Кхак еще раз обернулся. Ему казалось, что даже в этой кромешной тьме он видит, как на самом верху мачты трепещет на ветру красное полотнище с серпом и молотом.
Дождь пошел сильнее. Кхак надел сорочку. Мок глубоко вздохнул и рассмеялся.
— Пусть теперь догоняют!
XX
Калитка была приоткрыта, видно, Ан дожидалась его. Едва Кхак проскользнул во двор, как перед ним тут же открылась дверь и в темноте он услышал тихий радостный возглас:
— Вернулся!..
Ан порывисто схватила Кхака за руку, и плечи ее затряслись от сдавленных рыданий.
— Боже мой, ты же весь мокрый!
Ее рука скользнула по мокрой сорочке, коснулась щеки... Она ввела его в дом. Тускло светила лампа. Ан сделала огонек поярче, подала Кхаку полотенце и одну из солдатских рубашек.
— А где же твой свитер?
Кхак растерянно улыбнулся:
— Не сердись, Ан, я дал его поносить другу...
Этим другом был Лап, у него одежда совсем расползлась, и он замерзал в своей «типографии».