Во дворе размещалось два отделения. Одно — для политзаключенных, ожидающих суда или уже осужденных, другое — для уголовников, проституток и спекулянтов...
Заключенные, выходя во двор на прогулку, старались пройти мимо окна и незаметно подать Кхаку знак, что они о нем знают и восхищаются его мужеством. Однажды к окну подошел пожилой мужчина в шерстяном свитере и крикнул:
— Молодчина! Ты настоящий ас!..
Потом Кхак узнал от Мама, что это был тот самый начальник уезда, которого арестовали за контрабандную торговлю опиумом.
Как-то вечером Кхак разговорился с молодым надзирателем. Тот сказал, что состоит в организации бойскаутов. Родные похлопотали за него, дали кому-то взятку, и год назад бойскаута устроили надзирателем в тюрьму.
Однако новая работа была ему не по душе. Дело в том, что по уставу бойскаут должен ежедневно сделать доброе дело, что в условиях тюрьмы не так-то просто. Чтобы получше узнать этого человека, Кхак однажды сам попросил у него разрешения выйти на несколько минут в коридор. Парень замялся и, ничего не ответив, вышел из камеры. Однако в девять вечера он так же молча вошел, снял у Кхака колодки и разрешил посидеть у раскрытой двери камеры. Кхак сел, опершись спиной о косяк, и с удовольствием вытянул ноги. В ответ на его благородность надзиратель тихо сказал:
— Удивительный вы народ. Даже в тюрьме не падаете духом!..
— Ну, а для тебя это возможность сделать доброе дело, — пошутил Кхак.
Парень слегка покраснел.
С тех пор каждый раз, дежуря в ночную смену, он выпускал Кхака из камеры минут на пятнадцать, а то и на полчаса. Сам же обычно стоял рядом и задумчиво слушал рассказы Кхака о жизни на Пуло-Кондор. Иногда Кхак пересказывал ему горьковскую «Мать».
— А ты не боишься, — спросил его как-то Кхак, — что тебе влетит за меня?
Молодой тюремщик улыбнулся.
— Узнают — прогонят, конечно. — Он вздохнул. — Рано или поздно я и сам уйду отсюда. Здесь всю совесть растеряешь... Ты вот небось презираешь меня?
— Работу твою, — ответил Кхак как можно мягче, — благородной, конечно, не назовешь. Но многое, скажу я тебе, зависит от самого человека. Помнишь, как в песне поется: «Лотос на болоте растет, но болотом не пахнет». Если у тебя есть совесть, и здесь добро можно делать. А ведь здесь это куда ценнее...
Парень ничего не ответил.
— Тебя как звать? — помолчав, спросил его Кхак.
— Хочешь знать мое имя? — ответил тот печально: — Меня зовут Кханг.
Он ушел. В эту ночь дверь камеры оставалась открытой очень долго.
Находясь круглые сутки взаперти, Кхак только через Мама узнавал кое-что о своих. Хая пытали еще дважды, но он отвечал только то, чему его научил Кхак. Не добившись ничего, Пожье оставил его в покое. Тем более что показания Хая и Кхака совпадали. Кхак хотел попросить Мама узнать, не сознался ли в чем Мок, но, подумав, отказался от этой мысли. Все-таки он еще не вполне уверен в этом Маме. Ведь они с Моком утверждали на допросах, что не знают друг друга... Но Мам сам рассказал как-то, что Мока продолжают пытать. Это очень тревожило Кхака. Однажды в полдень Кхак услышал голос Мока, который просился в туалет. Кхак тут же забарабанил кулаком в дверь, громко требуя сводить и его в туалет. К счастью, когда он вошел туда, Мок еще был там. Надзиратель стоял рядом, не сводя своих совиных глаз с Кхака. Подойдя к писсуару, Кхак кашлянул. Мок показался было из кабины, но, увидев надзирателя, тут же скрылся за дверью.
— Поторапливайся! — подгонял надзиратель Кхака.
Кхак медлил. Наконец из кабины появился Мок. Лицо его было разбито, оно распухло и было черно от кровоподтеков. Одежда висела лохмотьями, вся в пятнах засохшей крови.
Мок шел пошатываясь, опираясь о стены. Быстро взглянув на Кхака и на надзирателя, он бросил со злостью:
— И какая только сволочь наговорила на меня! Замучили допросами. Чуть не до смерти забили, а за что — и сам не знаю!
— Молчать! — подскочил надзиратель. — Сейчас же по камерам! Оба!
Кхак с Моком переглянулись. Мок поплелся за надзирателем, скрестив руки за спиной. И тут Кхак заметил, как ладонь его левой руки медленно сжалась в кулак. Молодец! Теперь Кхак был спокоен: им не удалось сломить Мока.
А вечером Мам с удивлением услышал, что Кхак, лежа в колодках, что-то тихо напевает.