— И ты еще можешь петь? — удивился Мам.
— Лежишь-лежишь целый день, делать нечего, вот и запоешь. Да и время так быстрее идет.
Мам присел рядом.
— В тюрьме день действительно долгий. Я здесь часто вспоминаю наши края...
Мам стал вполголоса рассказывать Кхаку о родных местах, о семье тетушки Муй, о Кое, о старике Ты Гате и о советнике Кхане. Ему очень хотелось рассказать и о Соан, но он почему-то промолчал.
— В тюрьме три месяца — точно три года. Правда, здесь я узнал немало нового. Вот с вами, например, встретился. Теперь я знаю, что это за люди — революционеры.
Кхак внимательно прислушивался к тому, что говорил Мам.
— Ну, а чему ты здесь учился?
Мам провел ладонью по бритой голове.
— Куда мне учиться, я и букв-то как следует не знаю.
— Будешь учиться — все узнаешь! Ведь ты уже вступил на революционный путь. А революционеру нужно много знать. Сначала нужно выучиться читать и писать. Тут тебе помогут ребята. А сегодня ночью, когда придешь ко мне, я расскажу кое-что о революции.
Теперь Мам не пропускал дня, чтобы не зайти к Кхаку хоть на несколько минут.
Мама по-прежнему держали в открытой камере. Он убирал тюремные помещения и, точно слуга, выполнял поручения надзирателей. Его считали глуповатым деревенским парнем, человеком, далеким от политики. С утра до вечера он был вечно чем-нибудь занят. Доходило до того, что старый надзиратель приносил ему для стирки белье всей своей семьи. Но зато Мам мог свободно разгуливать по тюрьме, а иногда даже выходил за ворота, чтобы подмести двор и улицу, убрать камеры предварительного заключения. В полдень и поздно вечером, когда жандармы разъезжались по домам, особенно в смену бойскаута, Мам приходил к Кхаку поговорить. Иногда он входил в камеру и садился рядом с Кхаком, иногда оставался в коридоре и слушал его через окошко в двери. Говорить им удавалось минут пятнадцать, самое большее — полчаса. Кхак старался как можно проще рассказать о том, что узнал сам за годы революционной борьбы, тюрем и каторги. Эти своеобразные курсы шли уже больше недели. Как-то ночью, после беседы о том, какое общество хотят построить коммунисты, Мам надолго замолчал, не решаясь что-то спросить у Кхака.
— Ты о чем задумался? — спросил его Кхак. — Не стесняйся, спрашивай...
Мам вскинул на Кхака глаза, но тут же опустил их, так и не проронив ни слова. Однако через минуту он все-таки решился.
— А смог бы и я когда-нибудь стать коммунистом, ну, таким, как вы?
— Почему же нет? — Кхак взял его за руку. — Завтра я расскажу тебе о коммунистической партии. А сейчас иди к себе. Скоро смена. Придет старик, увидит тебя, заподозрит неладное... Да, постарайся достать мне завтра листок бумаги и карандаш.
Мам ушел, а Кхак долго не мог заснуть, лежа на своих холодных досках. Он думал о Маме. Теперь он верил в него. Верил, что скоро незримая армия коммунистов примет в свои ряды нового товарища. Никому и никогда не уничтожить ее! Она живет даже здесь, в крепости врагов! Кхаку еще не удалось выяснить, существует ли в тюрьме партийная организация. Она должна быть, и если он свяжется с ней, то сумеет сообщить о себе на волю. В последнее время он обдумывал план побега. Для этого прежде всего нужно было, чтобы кто-нибудь добился свидания с ним. Тогда он сумеет передать товарищам свой план. Можно, впрочем, переслать записку, условиться о дне. В этот день Кхак поведет жандармов к переправе Ка. У этой заброшенной переправы будет легко отбить его. Достаточно добежать до камышей, где его будет ждать лодка, и он на воле! На лодке они мигом доберутся до гор, а там никакая погоня не страшна.
Мысль о записке возникла у Кхака однажды утром, когда сквозь зарешеченное окошечко он увидел, что в коридор, как обычно по утрам во время уборки, вошел заключенный. Это был один из тех, кто уже получил срок и дожидался отправки. Кхак видел его здесь впервые. Заключенному было лет за пятьдесят. Волосы у него были уже седые, на одутловатом лице выделялись бескровные губы. Кхак решил поговорить с ним.
— За что вас взяли?
Мужчина вздохнул.
— Это долгая история. Подбросили мне на поле рисовую барду и привели таможенного инспектора. Ну и забрали.
— Откуда вы родом?
— Из уезда Зюен-ха в провинции Тхай-бинь.
Закончив уборку, он немного постоял, поджидая других заключенных, убиравших кабинеты в верхнем этаже, потом вместе с остальными отправился за ворота тюрьмы.
С тех пор каждое утро, едва начинался рассвет, он появлялся с веником в коридоре. Кхак уже поджидал его, чтобы перекинуться несколькими словами. И наконец Кхак решился.
— Вы не смогли бы, когда пойдете в город, передать жене записочку?