Какой талант! Он читал стихи вслух, и его голос глухо отдавался в тюремной тишине...
Боль в ногах усилилась, и тренировки пришлось прекратить. К тому же однажды утром он закашлялся и выплюнул сгусток крови. Теперь он больше лежал. До двадцатого оставалось шесть дней. Вряд ли ноги подживут до этого времени. Нужно как-то сообщить своим на волю и перенести день побега. Или пусть вместо него бежит Гай, а он подождет, пока заживут раны. Днем Кхаку удалось связаться с Гай и передать ей план побега...
В конце дня в камеру пришел следователь Лутс.
— Ну, как ты себя чувствуешь? Сегодня вечером я вызову тебя на допрос. Да будет тебе известно, ваш Ле взят в Бак-зянге! Теперь вы можете устроить здесь свое заседание.
Он захохотал и, ласково потрепав Кхака ладонью по щеке, ушел.
А вечером они вошли в его камеру вдвоем, инспектор Ланек и следователь Лутс. Следом внесли магнето. Ланек уселся и приготовился к допросу.
— Надо отдать тебе справедливость, — сказал он дружелюбно, — ты держался мужественно. Но неужели ты до сих пор не понял, что все это ни к чему? Ты жертвуешь собой ради партии, а ее руководители продают вас. Полиции давно уже все известно, а ты с бессмысленным упорством продолжаешь все отрицать. Это же по меньшей мере неразумно. Ведь ты образованный человек! И должен уметь анализировать факты. Взять, к примеру, Ле. На первом же допросе он сознался во всем. Завтра его привезут сюда, и ты, надеюсь, уже не будешь больше отпираться. Мы готовы пойти тебе навстречу и освободить тебя, но для этого ты должен дать показания до приезда Ле. В противном случае будет поздно. Расскажи о деятельности северного комитета, о роли Ле и о том, что ты делал после ухода в подполье. Нам уже надоело возиться с тобой. Откровенно говоря, мне бы не хотелось добивать тебя, ведь ты сейчас так слаб, что вряд ли выдержишь очередной сеанс.
Кхак сидел, прислонившись спиной к стене. Через открытую дверь из коридора падал свет, освещая только половину камеры, и из темноты Кхак внимательно разглядывал инспектора. Ишь как состарился, и лицо дергается. Да, работа нелегкая! «Хитрит, конечно, да хитрость-то эта рассчитана на дураков! Но меня он, кажется, добьет», — размышлял Кхак.
Видя, что Кхак задумался, Ланек снова заговорил.
— Мне жаль твоей молодости. К тому же ты неплохой парень, и мне хотелось бы спасти тебя. Ведь гибель твоя совершенно бессмысленна. В конце концов, тебе не обязательно рассказывать обо всем. Скажи, к примеру, где вы условились встретиться с Ле или где находится Партийный комитет. Ведь сейчас, когда взяли Ле, это уже не имеет значения. А тот факт, что ты скажешь правду, даст мне право закрыть следствие и поместить тебя в больницу. Подумай об этом. Ты ведь очень слаб. Хочешь, тебе дадут молока и риса? Стоит тебе только попросить...
Пока Ланек говорил, Лутс прохаживался по коридору, время от времени заглядывая в камеру. Но как только Кхак заговорил, он тут же встал в дверях, заслонив свет. Ослабевший Кхак говорил тихо, но в тишине его слова звучали особенно отчетливо:
— Мне нечего добавить к тому, что я уже сказал. Среди нас, разумеется, иногда попадаются трусы и даже предатели. Но пусть это не обнадеживает вас. Мы, коммунисты, предвидим будущее. Вы исчезнете, страна наша станет независимой, и на нашей земле будет построен коммунизм. Так будет потому, что так хотят миллионы. Вы уничтожаете нас, и что же? Каждая капля крови, падая на землю, рождает десятки новых революционеров. Вы же сами это видите. Поэтому бессмысленны не мои, а ваши усилия. Что бы вы ни делали, в конечном счете победим мы...
Кхак говорил с трудом, тяжело дыша, часто останавливаясь. Наконец долгий, мучительный кашель потряс все его тело. Ланек встал со стула.
— Ну, хватит! Нас бесполезно агитировать. Даю тебе еще пять минут. Ты должен сказать, где вы условились встретиться с Ле. Не скажешь — забью до смерти как собаку!
«Нет, — мелькнуло в голове у Кхака, — им не удалось взять Ле!»
Лутс взялся за магнето.
— Говори! Где ты должен был встретиться с Ле?
У Кхака светились радостью глаза. Да, да, они не нашли Ле!
— Говори!
Кхак молча смотрел на беснующихся жандармов.
— Говори, где Ле, собака!
Лутс задыхался от ярости. Он схватил Кхака за горло и одним рывком поставил на ноги. «Где Ле? Где Ле?» — твердил он в исступлении. Но Кхак молчал.
Только широко раскрытые глаза его сверкали в полумраке. Тогда Лутс швырнул Кхака на пол и взялся за магнето. Он крутил ручку с таким остервенением, точно хотел разнести этот прибор. Потом он отшвырнул ящик и выбежал из камеры с перекошенным лицом.