— Здорово! За что же так немилостиво? А не боишься одна идти мимо топи? Вот схватит тебя ночью черт за горло, да так, что язык вывалится!
— Ох и дурень! Ну кто на ночь глядя болтает такое? Даже мурашки по телу забегали!
— Ну ладно, не буду. Ты в Тям собралась?
— Да, уговорилась работать завтра у Куен, у них и ночевать буду. А ты где завтра будешь работать?
— Завтра я еду в Хайфон...
— Зачем?
— На работу. Будем строить аэродром, разрази его гром, для господ французов-карапузов, чтобы били не то японцев, не то китайцев — желтых зайцев.
— Ну и зубоскал ты! Тебе бы все шутить!
— Нет, правда. Так же верно, как то, что у головастика в конце концов отпадает хвост! А если совсем серьезно, еще не знаю, завтра или послезавтра.
Они вышли к кладбищу рядом с пагодой Гань и оказались под густой кроной огромного баньяна. Темнота заставила их умолкнуть. И тут Кой внезапно почувствовал, как его охватило неясное волнение. Ему неудержимо захотелось обнять девушку. От этого тревожного чувства ему было и страшно и неловко. Горло так пересохло, что, спроси его о чем-нибудь Куэ сейчас, он, верно, не смог бы выговорить ни слова.
Но вот они вышли из тени, Куэ прибавила шагу. Кой пошел сзади, не отрывая взгляда от ее плеч, обтянутых тонкой коричневой кофточкой. Он немного успокоился, но все еще молчал, ему трудно было собраться с мыслями. Дорога шла между двух рядов тенистых нянов и вся была залита серебристым светом. Куэ продолжала молчаливо и как-то скованно шагать впереди. Она тоже испытывала тревожное волнение. Она уже давно обратила внимание на Коя, этого смышленого, озорного пария. Но когда она почувствовала, что Кой постоянно ищет встречи с ней, она ощутила и приятное волнение и страх, страх перед превратностями любви. На собственном горьком опыте испытала она, какое горе может принести любовь, и боялась этого чувства. В этот вечер, после того как она спела, Кой сказал: «Куэ, мне нужно повидаться с тобой». И вот не успела она обдумать его слова, как судьбе было угодно свести их. Видно, на роду ей было написано встретить этого веселого малого. Она остановилась и неожиданно сказала:
— Ну, довольно, возвращайся.
— Не пойду!
Он хотел сказать это шутливо, но голос прозвучал как-то иначе, неестественно. В мягком свете луны оспинки на лице Куэ стали не видны, а узкие глаза смотрели на него прищурясь и словно смеялись. Сердце у Коя заколотилось сильнее. И вдруг хитрый прищур исчез, глаза округлились, потемнели от страха. Кой, не помня себя, схватил Куэ за руку и увлек в сторону сада, под густые кроны нянов. В саду было темно: свет луны почти не пробивался сквозь листву. Они стояли, прижавшись друг к другу, чувствуя, как судорожно бьются их сердца, как с трудом вырывается сдерживаемое дыхание, как бурлит молодая кровь... Куэ уронила голову на плечо Коя, веки у нее медленно опустились, а тело вдруг послушно прильнуло к нему. Листья няна прошуршали и сомкнулись, скрыв их от всего мира...
Куэ поднялась, но Кой еще лежал, смежив ресницы, не выпуская руку девушки из своей.
— Пусти, мне надо идти, а то уже поздно. Завтра вечером жди на берегу. Где встретимся?
— Приходи к большому капоковому дереву, туда, где ловят рыбу, — сказал он.
Куе ушла, а Кой долго еще сидел под деревом, не в силах прийти в себя. Ему казалось, что он еще чувствует на своем лице прерывистое дыхание Куэ.
XIII
И снова забурлило село, услышав о трудовой повинности. «А как же с уборкой урожая?» — спрашивали все друг у друга. После жарких, ясных дней небо вдруг затянуло тяжелыми тучами. Те, кто еще не успел убрать рис, с тревогой посматривали на небо, оно не предвещало ничего хорошего. Особенно тяжело придется тем, у кого мужчины пойдут отбывать повинность. Дома работы полно, а тут уходить. «Как-то без меня дома управятся?» — думали уходящие на отработку, а остающиеся тревожились за своих близких, ведь ничего не было известно: куда посылают, на сколько, на какую работу. Вот почему слово «повинность» пугало всех...
Весь следующий день лицо Коя то и дело освещалось счастливой улыбкой, его как будто совершенно не касалась происходящая в селе суматоха. Он испытывал удивительное чувство легкости и некоторой ошеломленности, словно все еще чувствовал Куэ рядом с собой. Вечером он зашел домой, чтобы собраться в дорогу. Собственно, собирать-то ему было нечего: одна пара белья, старая циновка да накидка из пальмовых листьев на случай дождя. И старый, дырявый нон. Даже во время ужина с отцом он чувствовал себя так, точно парил где-то под облаками. Едва наступил вечер, Кой отправился на условленное место.
Берега Лыонга заросли в этом месте густой травой. На фоне темнеющего неба четко выделялся одинокий силуэт старого дерева, наклонившегося в сторону отмели, почти всегда выступавшей посреди реки, как только приходила засуха. На всякий случай Кой отошел от дороги подальше и присел, скрывшись в траве. Но не прошло и минуты, как москиты тучей набросились на него и так свирепо стали жалить, что Кой не выдержал, выскочил на открытое место и уселся на корточки под деревом, привалившись спиной к его стволу.