— А ты все такой же худой. — Глаза Ле, спрятанные за чуть припухшими веками, осматривали Кхака с тревогой и озабоченностью. — Все еще кашляешь?
— Кашляю, но сейчас чувствую себя гораздо лучше.
Стали вспоминать общих друзей. Ле говорил, слегка нахмурив брови, глядя на бамбуковую лучину, которую он машинально вертел в руках.
— Наших много арестовано, — тихо сказал он. — Со и Дам сидят в тюрьме в Ханое, Лиеу, Тян и Ка — в лагерях Бак-ме, Зяна угнали в Бан-ван, а Ляма, кажется, увезли на Мадагаскар...
...Ле перечислял названия тюрем и лагерей, стяжавших страшную славу лагерей смерти. Но были и новые, о которых Кхак слышал впервые. Кхак внимательно слушал Ле и живо представлял себе каждого из друзей. Со, помнится, круглый год содержали в яме, где он, словно буйвол, вращал мельничные жернова. А слабый, худенький Дам, оберегая товарищей, каждый раз бесстрашно подставлял себя под удары, когда надзиратели с палками врывались в камеры. Тяна ребята прозвали «красным профессором». Вся нижняя половина тела у него была покрыта язвами, и кожа слезла, обнажив кровоточащее мясо. Он целыми дням и сидел на корточках голышом и читал друзьям лекции по диалектическому материализму... И эти люди, закованные в колодки и цепи, ежедневно подвергаемые нечеловеческим пыткам, люди, которых можно было безнаказанно забить до смерти, вызывали тем не менее постоянный страх у палачей.
— В последнее время, — продолжал Ле, — наши товарищи увлеклись легализмом, особенно в крупных городах. В результате нам нанесли тяжелые удары. ЦК предвидел изменение обстановки и своевременно дал указание партии уйти в подполье. Однако многие чего-то выжидали, колебались, а некоторые просто решили остаться на легальном положении, чтобы «встретить удар лицом к лицу». Это уж совсем глупо!
Ле говорил ровным, тихим голосом, лишь изредка вскидывая глаза на Кхака, как бы спрашивая, согласен тот с ним или нет.
— Возможно, что кое-кто действительно не успел понять, что обстановка изменилась, — вставил Кхак, — но испугаться трудностей... таких вряд ли было много!
— И тех и других хватает. — У Ле в уголках рта обозначилась грустная улыбка.
Молча вошла монахиня, она внесла поднос с едой, поставила его на стол и так же молча удалилась.
— Ну, ты сперва поешь, небось проголодался. Правда, здесь готовят только постное, так что волей-неволей станешь буддистом.
На ужин подали отварной рис и соленые овощи, но все это показалось Кхаку на редкость вкусным. А Ле тем временем развернул одну из ханойских газет и стал читать. Вдруг он громко рассмеялся.
— До какого же бесстыдства можно дойти!..
Ле вслух прочел Кхаку заметку, рассказывающую о каком-то докторе литературы, который добровольно вступил в армию и уехал во Францию. Газета писала: «Отложить стило, чтобы взяться за оружие, — это героический поступок истинного сына великой Франции, поступок, делающий честь молодежи Вьетнама, потомкам Дракона». В другой статье говорилось: «Только фронт закаляет мужество и силу. Юноши Вьетнама должны лишь приветствовать войну, ибо без нее молодежь древней страны Дракона погрязнет в лени и трусости».
— Продажные писаки! — бормотал Ле, перелистывая газеты. — А! Вот это важно: «В минувшем сентябре в общей сложности был произведен тысяча пятьдесят один обыск и арест». А теперь несколько иное: «Более тридцати мобилизованных рабочих бежали из хайфонского лагеря № 5». Так-так, — одобрительно закивал Ле.
Кхак закончил ужин, и молчаливая монахиня убрала посуду со стола. Когда за ней закрылась дверь, Ле сказал:
— А теперь за работу... Недавно состоялся пленум Центрального комитета, на котором принята новая резолюция.
Кхак вплотную придвинулся к Ле.
Они говорили шепотом, склонившись к светильнику. В какой-то келье молящийся бонза время от времени ударял в мо, сопровождая ритмичными ударами свое монотонное бормотание. Из темного сада долетали холодные порывы ветра. Кхак напряг все свое внимание, стараясь уловить и удержать в памяти не только главные мысли, но и отдельные выражения из резолюции шестого пленума.
«Для народов Индокитая, — читал Ле, — нет иного пути, кроме борьбы за свержение господства французских империалистов, борьбы против ига любых интервентов, к какой бы расе они ни принадлежали — белой или желтой. Партия должна изменить свою политику. Национальный фронт, отвечавший условиям борьбы в прошлом, в настоящее время не соответствует сложившейся обстановке. Теперь необходимо создать единый антиимпериалистический фронт народов Индокитая. Настал период революционной борьбы, нужно быть готовыми взяться за оружие! Нужно готовиться к восстанию. Пришла пора решительных боев! Необходимо выступить против империалистической войны, свергнуть господство французских империалистов, уничтожить прогнивший феодальный строй, освободить народы Индокитая, добиться его полной независимости».